Станислав КАЮМОВ "РАЗОБЛАЧЁННАЯ АФРИКА" 2000 г.
(назад, в оглавление)

Интеллектуальный фокстерьер и двухголовое чудовище :
Завоевание турками Судана и открытие пирамид Мероэ.
1821 год.

              Теснимые к морю победоносной армией Бонапарта, турки прыгали в воду, пытаясь спастись вплавь, но и там настигал их беспощадный огонь французских орудий. В тот день, 25 июля 1799 года, более 15 тысяч янычар были убиты, взяты в плен или утонули в бурных водах Абукирского залива.

       Среди чудом спасшихся турок, выловленных из моря британским кораблем, был некий странный солдатик. Мокрый и жалкий, стуча от холода зубами, он бормотал что-то – подумать только! -- о величии Наполеона. Хорошо еще, что англичане традиционно слабы в иностранных языках... То был не кто иной, как будущий повелитель Египта, грозный и свирепый Мухаммед Али, -- а тогда всего лишь простой башибузук[i].

    Мухаммед Наполеон или Бонапарт Али?

        Буквально все историки отмечают удивительное сходство судеб Мухаммеда Али и Наполеона Бонапарта. Судите сами: родились они в одном и том же году, в провинции, в небогатых семьях, оба не гнушались никакими средствами, чтобы прийти к власти, оба основали огромные империи – и оба в итоге их потеряли. Если еще добавить, что Мухаммед Али считал Наполеона своим кумиром, то воистину испытываешь какое-то мистическое чувство: похоже, что в том несчастном 1769 году году рождено было некое двухголовое чудовище, сразу два Бонапарта – один на Западе, а другой на Востоке.

         Что известно о молодости Мухаммеда Али? Увы, очень немногое: мы знаем, что он был турком (а может, албанцем), что родился в Кавале, приморском городишке в Греции – одной из провинций Османской империи, -- что женился на дочери городского правителя и произвел от этой достойной женщины троих сыновей (всего от разных жен у Мухаммеда Али было 95 (!!!) детей). Ну, еще известно, что занимался табачной торговлей, а когда началась война с Наполеоном, -- пошел на нее добровольцем. Как мы помним, кончилась эта война победой англо-турецких войск.

     Уйдя из Египта в 1803 году, Британия формально передала власть “законному владельцу” – турецкому султану, но фактически в стране продолжалась ожесточенная гражданская война между турками и недобитыми мамлюками. Остатки мамлюкского воинства по-прежнему сидели на Верхнем Ниле, а турки удерживали основные города. Ни одна из сторон не могла одержать окончательной победы, поскольку и те, и другие были крайне ослаблены только что закончившейся схваткой с Наполеоном.

     Единственной реальной силой оставалась 10-тысячная албанская гвардия, командиром которой стал к тому времени наш герой. Поначалу он не спешил принять ничью сторону, поддерживая то турок, то мамлюков и всячески подчеркивая свою беспристрастность. Лишь в 1805 году, убедившись в полной импотенции Османской империи, Мухаммед Али решил, что час его настал. Он осадил в каирской крепости турецкого наместника и взял его в плен, осторожно заявив Турции, что ничего против нее не имеет и хочет всего лишь навести порядок в разоренной войной стране. Султану ничего не оставалось делать – лучше уж этот ненадежный башибузук, чем вечный разброд в Египте, -- и он назначил диктатора египетским пашой.

     Долго, конечно, такое неустойчивое положение сохраняться не могло. В 1807 году Турция вступила в союз с наполеоновской Францией, и англичане вновь высадились в Египте, надеясь разгромить Мухаммеда Али с помощью мамлюков. Как же просчитался британский кабинет! Плохо зная действительную ситуацию, он до сих пор считал мамлюкскую конницу мощной силой, которая сможет оказать реальную поддержку английскому экспедиционному корпусу. Но немногие уцелевшие в войне мамлюки были уже далеко не теми, что раньше.

       Грузия, -- страна, из которой традиционно набирали рабов для мамлюкского воинства, -- в 1801 году вошла в состав Российской империи, и ряды мамлюков уже давно не пополнялись свежими силами. Как писал французский консул Дроветти, всего к тому времени в живых оставалось “не более 800 мамлюков... и это уже больше не те храбрые солдаты, что готовы были идти за своими командирами до конца... Бродячая и разбойная жизнь совершенно их развратила.”

       Небольшому британскому корпусу пришлось сражаться в одиночку, и превосходящие силы башибузуков легко прижали его к песчаному морскому берегу близ Александрии, методично уничтожая ружейным огнем и сталью клинков. Около тысячи англичан были убиты или захвачены в плен. Мухаммед Али заставил пленных идти по пустыне в Каир, держа в руках головы убитых товарищей. Эти 450 голов были затем, для устрашения захватчиков, насажены на столбы на городской площади, недвусмысленно показывая, что египетский паша твердо намерен идти до конца. Потрясенным британцам ничего не оставалось делать – они выкупили столько пленников, на сколько хватило денег, и уплыли восвояси.

     Теперь оставалось только разделаться с оставшимися мамлюками. И 1 марта 1811 года Мухаммед Али торжественно объявил, что отныне, после истребления неверных христианских собак, он готов протянуть руку дружбы мамлюкам и приглашает их вождей на церемонию примирения к себе, в каирскую крепость. Человек 500 мамлюков клюнуло на эту удочку и явилось в гости к Мухаммеду. Как был красноречив великий паша! Он говорил о дружбе с мамлюками, о том, что ему нечего делить с братьями своими – правоверными мусульманами...

         Приняв на грудь, вопреки заветам Пророка, изрядное количество хмельного зелья и натешившись с райскими гуриями, которых Мухаммед Али в изобилии предоставил гостям, разомлевшие мамлюки откланялись и собрались уходить. Радушный хозяин вызвался проводить их домой. Чтобы по дороге гостей не обидели, он выслал с ними надежную охрану из своих верных башибузуков. Умиротворенные мамлюки неспешно трусили в конной колонне, когда вдруг раздался громкий клич : “Алла!”

        То был сигнал к нападению. Услышав его, албанцы немедленно закрыли все ворота, заперев колонну в ловушке, ускакали на высоты над дорогой и, не жалея патронов, принялись стрелять по простодушным мамлюкам. В живых не осталось ни одного[ii].

       Одновременно в городе началась небывалая резня, сравнить которую можно разве что с печально известной Варфоломеевской ночью. Расправлялись не только с мамлюками, но и с их сторонниками, и с семьями, не щадя ни женщин, ни детей. Говорят, что в ту ночь в Каире было убито несколько тысяч человек. Оставалось еще лишь примерно триста мамлюков на юге страны, на Верхнем Ниле. Туда был послан с войском старший сын Мухаммеда Али, Ибрагим, и эта горстка мамлюков ушла в Нубию. Победа была полной.

      Мухаммед Али не любил потом слишком распространяться об обстоятельствах своего прихода к власти. Как-то он заметил одному иностранцу: “Я не люблю вспоминать об этом периоде своей жизни, да и какая польза миру от рассказа об этом бесконечном переплетении сражений и страданий, хитрости и кровопролития, к которым меня властно принуждали обстоятельства?”

     В сущности, по натуре это был совсем не злой человек. Небольшого роста, со смуглым лицом и рыжеватой бородой, он не производил впечатления свирепого правителя. Но такова уж природа власти на Востоке – да и не только на Востоке – что для ее сохранения недостаточно просто победы. Необходима крайняя жестокость, нужно держать свой народ в постоянном страхе, не давая ему возможности поднять голову.

       То же относится и к отношениям с соседними государствами: властитель не имеет права останавливаться на полпути, и для того, чтобы усидеть на троне, нужны все новые и новые завоевания. Как правоверный мусульманин, Мухаммед Али, естественно, начал с Мекки. В 1811 году он захватил Аравию. Но для того, чтобы удерживать этот пустынный полуостров, у Мухаммеда Али не хватало ни людей, ни денег.

      Где их взять? Да только в соседней Нубии. Ведь оттуда испокон веку везут золото и черных рабов. Но боязно как-то – для того, чтобы добраться до легендарных золотых рудников в нубийской деревушке Фазугли, нужно преодолеть шесть нильских порогов, подняться вверх по реке, пройдя более трех тысяч километров. Да и о самой Нубии мало что известно. Говорят, что обитают там воинственные племена, покорить которые невозможно. И вообще, надо бы узнать об этих краях побольше, прежде чем посылать туда войско...

       Мухаммед Али колеблется – риск слишком уж велик. И тут Аллах ниспосылает ему в Мекку некоего обтрепанного паломника, шейха Ибрагима ибн Абдуллу, -- или, проще говоря, уже знакомого нам вездесущего путешественника Буркхардта. Ох, как пригодились подробнейшие записи, сделанные им в Нубии! Долгие часы проводит швейцарец в беседах с Мухаммедом Али, рассказывая ему об этой стране, о ее населении, о том, на что нужно обратить особое внимание в военном походе. Нубийцев, по его словам, разгромить несложно, но вот с воинственным племенем шайкийя наверняка возникнут проблемы. Ну, да что там какие-то полудикие племена для войска повелителя половины Востока!

      Буркхардт убедил Мухаммеда Али, что покорение Нубии – задача, в общем-то, несложная, -- и всемогущий властелин даже не снизошел до того, чтобы возглавить экспедицию самому – недосуг, есть более важные дела! Командующим армией он назначил своего третьего сына Исмаила – 25-летнего парня с заячьей губой, невеликим умом и чрезвычайным высокомерием.

       Сама же армия, кроме испытанных башибузуков, которых осталось не так уж много, состояла из всяческого сброда, подобранного на улицах Каира, да оборванных налетчиков-бедуинов, промышлявших грабежом в пустыне. Всех влекло в поход щедрое обещание Мухаммеда Али – по пятьдесят пиастров за каждое ухо, отрезанное у врага! Цели похода были поставлены четко: рабов – не менее 40 тысяч, и золота... – ну, чем больше, тем лучше.

         И вот, на сотнях разномастных суденышек, собранных по всему Египту, 4-тысячное войско Исмаила отправилось вверх по Нилу. Поначалу все шло на удивление гладко – едва завидев армию, больше похожую на бандитскую “братву”, нубийцы и даже мамлюки убегали со всех ног, не желая лишаться ушей и прочих важных органов тела. Но вот, дойдя до излучины Нила, турецкая армия вошла в пределы владений шайкийя. То были храбрые воины, и хотя  огнестрельного оружия у них почти не было, шайкийя вовсе не собирались сдаваться захватчикам без боя.

         4 ноября 1820 года началось сражение, определившее исход войны – и  судьбу Судана на ближайшую сотню лет.

        Шайкийя начали битву по своему древнему обычаю: вперед на верблюде выехала красивая девушка и, подняв руку, высоким голосом заулюлюкала: ”Лилли-лилли-лу-у!” По этому сигналу шайкийя бросились на турок. Впереди бежали простые крестьяне – без оружия, но с веревками, чтобы связывать пленных: религиозные фанатики убедили храбрых дурачков, что пуля не берет истинно верующих. За ними в бой ринулась кавалерия с издевательским кличем: “Саля-я-м алейку-у-м!” – “Мир вам, дорогие гости, упокойтесь в могиле!”.

        Турки даже не подпустили их к себе, встретив залпами из ружей и пистолетов. К ночи все было кончено: примерно 800 тел шайкийя лежало на земле, и солдаты ходили меж ними, отрезая уши и мертвым, и еще живым. Говорят, что на лицах убитых не было страха, а многие перед смертью даже улыбались...

       Еще через месяц шайкийя, уже понимая, чем все это кончится, все-таки собрали оставшихся воинов и дали туркам второе сражение. На этот раз войско вела в бой девушка по имени Сафия, дочь одного из вождей племени. Взяв ее в плен, Исмаил одарил барышню богатыми подарками и вернул отцу. Первым делом старый вождь спросил дочь, осталась ли она невинной, -- и когда услышал, что да, был поистине поражен – от свирепых турок он не ожидал такого благородства. Наивный вождь поклялся, что не будет сражаться с человеком, пощадившим честь его дочери.

     Старого вождя в племени уважали, и после этого шайкийя начали целыми деревнями переходить на сторону турок. Сдались на милость победителя и последние мамлюки – примерно сотня из них даже вошла в состав личной гвардии Исмаила.

      В марте 1821 года армия дошла до Бербера. Сам Великий Вождь “Леопард” Мек Нимр распростерся перед Исмаилом на земле, поцеловал ему ногу и поставил ее себе на голову в знак покорности. Надменный Исмаил в ответ на это лишь процедил сквозь зубы: “Долго же тебя пришлось ждать, Леопард!” Нимру не предложили ни выпить чашку кофе, ни выкурить трубку табаку – неслыханное оскорбление для кочевника! Поверженный царек затаил злобу – он еще отомстит Исмаилу...

    Прикосновение к Вечности

      Кровью, убийствами, насилием отмечен был путь турок по нубийской земле. Но не все участники похода были отпетыми подонками. Под шумок в армию затесался и весьма колоритный француз, Фредерик Кайо, “интеллектуальный фокстерьер”, как с восхищением называет его английский писатель Алан Мурхед. Этот 34-летний сын часовщика из Нанта был человеком неистощимой любознательности, одержимым страстью ко всему новому, неизведанному. Жгучий интерес вызывало у него буквально все: древние храмы и современные битвы, языки и религии, золото и живая природа... 

      К тому времени Кайо находился в Египте уже лет пять – Мухаммед Али, используя познания француза в геологии, послал его искать месторождения алмазов на побережье Красного моря. Узнав о походе в Нубию, Кайо вызвался найти там новые золотые россыпи – и всемогущий владыка разрешил ему присоединиться к армии Исмаила.

     С боями и грабежами продвигаясь на юг, турецкое воинство достигло мест, что издавна, еще со времен Геродота, вызывали глубочайший интерес ученых всего мира – территории полузабытого древнего царства Мероэ. Кайо еще в юности прочитал о знаменитых мероитских пирамидах все, что смог найти, и давно мечтал о том, чтобы увидеть их собственными глазами.

          Из европейцев в тех краях побывали до него только Брюс и Буркхардт, но они оставили о своих впечатлениях лишь скупые заметки. Ученые даже сомневались, существуют ли они вообще, эти хваленые пирамиды. Кайо захватил с собой в поход карту, составленную Брюсом, и когда турецкая армия подошла к окрестностям Мероэ, пал в ноги Исмаилу и испросил высочайшего дозволения поискать в этих краях алмазы. Со своим спутником, Леторсеком[iii], он пошел впереди армии и первым увидел легендарные пирамиды.

         Их было более двадцати, этих полуразрушенных строений, темными громадами вырисовывавшихся на фоне закатного неба. Хотя по размерам они не могли идти ни в какое сравнение в великими пирамидами в Гизе и Саккаре, но нисколько не уступали им в красоте и величии. Взволнованные французы долго стояли в каком-то оцепенении, любуясь их строгими, геометрически правильными силуэтами. Дрожащими руками Кайо вытащил из походной сумы карандаш и бумагу...

           Две недели, на страшной жаре, путешественники лихорадочно срисовывали надписи и картины на пирамидах. Карты и рисунки Кайо – исключительно точные и подробные -- стали основой для всех последующих археологических раскопок в Мероэ.

         Но это было позже, а пока... Пока пора было идти дальше – свирепый Исмаил не одобрил бы дальнейшей задержки, а уши путешественникам были нужны самим... Напоследок Кайо забрался на самую высокую пирамиду и вырезал на ней имя французского географа Д'Анвиля – его можно там увидеть и до сих пор. Простим ученому это маленькое хулиганство – ведь он и сам стал уже Историей...

              На ночлег путешественники остановились в заброшенной гробнице. Было слишком жарко, и Кайо не мог заснуть. Он встал, зажег лампу и начал рассматривать рисунки на стенах. Там была изображена похоронная процессия: вдова и дочь фараона сопровождали тело повелителя на священной лодке к дверям той самой камеры, в которой расположился Кайо. Все вокруг дышало порядком, достоинством и спокойствием. Где оно теперь, величие могущественной древней империи?

      Выйдя утром наружу, Кайо был потрясен резким контрастом с тем, что увидел. Жалкие глиняные хижины местных жителей и песок, песок, песок...

    Деянья всех людей – как сон в безумном сне,
    Мечта о подвигах – как детская забава...

                                                  В. Брюсов

        А армия Исмаила тем временем шла вперед. Без единого выстрела она взяла торговый городишко Сеннар, защитники которого сбросили в реку, в знак покорности, четыре ржавые пушки, стоявшие на стенах с незапамятных времен.

     Завоевана была уже огромная территория, но приказ всемогущего Мухаммеда Али не допускал толкований – идти еще дальше, к знаменитым золотым рудникам Фазугли. В армии бушевали малярия и дизентерия, но она упорно двигалась на юг.

       И вот они, наконец, эти хваленые золотые прииски! Турки лихорадочно принялись за работу. Но их ждало полнейшее разочарование: за несколько недель каторжного труда удалось добыть лишь несколько песчинок золота. То ли иссякли рудники, то ли вообще их там никогда не бывало...

     Впрочем, и с рабами дело обстояло немногим лучше. Всего их отправили вниз по Нилу 30 тысяч, но дошла до Каира едва ли половина – остальные погибли от болезней, неимоверных тягот пути и турецких плетей. Армия была совершенно вымотана, и Исмаил испросил у отца дозволения вернуться обратно. Наконец, в октябре 1822 года он получил это разрешение и вернулся во владения Мека Нимра.

      Надменный турецкий полководец потребовал у царька непомерную дань – 6 тысяч рабов и огромную сумму денег. Нимр заявил, что это невозможно – ведь его люди и так голодают. Исмаил, не привыкший слышать возражений от побежденных, ударил царька по лицу палкой. Тот выхватил было саблю, но тут же был скручен телохранителями Исмаила. Той же ночью, во время пирушки, опозоренный Нимр вместе со своими людьми поджег дом, в котором остановился Исмаил. Высокомерный царевич сгорел живьем.

        Услышав об этом, нубийцы восстали против турок по всей стране, но ничего не смогли поделать – силы были слишком неравными. В ответ на убийство сына Мухаммед Али послал в Нубию карательную экспедицию, и турки со зверской жестокостью подавили мятеж, убив более 50 тысяч человек. (Сам же Мек Нимр, как водится, убежал. Великие вожди вообще редко погибают в сражениях...)

    “Салям алейкум!” – Упокойтесь с миром!

    В Судане, наконец, воцарилось спокойствие – спокойствие смерти. Столицей новой египетской провинции стал основанный в 1824 году городок “Эль-Хартум”, что значит “слоновий хобот”. Именно такую форму имел мыс у слияния двух притоков великой реки – Белого и Голубого Нила, на котором была поставлена турецкая крепость.

      Самому Мухаммеду Али побывать в Судане все было как-то недосуг. Он завоевал, кроме Аравии, еще и османские провинции Грецию, Сирию, Ливан... И переборщил, нарушив хрупкое равновесие в Средиземноморье. Обеспокоенные европейские державы объединились в борьбе против честолюбивого паши. После Наваринского сражения 1827 года, в котором Англия, Франция и Россия разгромили соединенный флот Турции и Египта, Мухаммеду Али пришлось оставить завоеванные территории. Все – кроме Судана: он просто никому тогда не был нужен. 

           Египетский паша нашел время побывать в новой провинции только в 1838 году, в 70-летнем возрасте. Он пробыл там лишь четыре месяца – ну, что ему было делать в этих пустынных краях? Золота в Судане уже почти не было, а пирамиды Мероэ завоевателя не интересовали.  Мухаммед вернулся в Каир, где вскоре сошел с ума и через несколько лет умер, почти на три десятилетия пережив своего двойника Бонапарта.

      Кайо же вернулся в родной Нант и стал там хранителем Музея естественной истории. В 1826 году он опубликовал книгу “Путешествие в Мероэ” со множеством собственных рисунков. Умная и увлекательная книга имела огромный успех, и Судан вошел в моду. Туда потянулись десятки путешественников, ученых и просто авантюристов. Тысячелетний сон этой древней страны подошел к концу.

         Интересно, вспомнил ли Мухаммед Али перед смертью шустрого французика-геолога, который морочил ему голову мнимыми поисками золота? Вряд ли – если о чем и думал безумный правитель в редкие часы прояснения рассудка, так скорее о своей ушедшей славе, о великих походах и завоеваниях, от которых в конце концов остался, по существу, пшик. И невдомек было ему, что Великий Поход в Судан войдет в историю не славными победами и даже не зверствами турецкой армии, а в первую очередь как

Тот самый поход, во время которого Кайо открыл пирамиды Мероэ.