Станислав КАЮМОВ "РАЗОБЛАЧЁННАЯ АФРИКА" 2000 г.
(назад, в оглавление)

И увидел Одудува, что это хорошо:
Искусство Бенина достигает наивысшего расцвета.
ХV век.

        Сегодня даже трудно поверить, что еще сто лет назад, когда европейские колонизаторы уже вовсю орудовали в Африке, о древних цивилизациях тропических лесов не было известно ровным счетом ни-че-го.

    “Хотя в формах правления негров, их законах, поклонении фетишам, в условиях их общественной жизни и замечается некоторый порядок, так что может показаться, что негры имели до сношения с европейцами свою цивилизацию, мы можем, однако, сказать, что они не вышли из той стадии развития, которую европейцы называют первобытною, варварскою,” – глубокомысленно пишет о жизни населения Золотого Берега (нынешняя Гана) путешественник конца ХIХ века Круиксганд.

        И уж, конечно, считалось, что такие дикари совершенно не способны создать ничего путного в искусстве: “Искусства и ремесла не сделали в этой стране больших успехов.”  Невероятно, но это говорится о тех самых местах, неподалеку от которых зародились прекрасные и неповторимые культуры Бенина и Ифе!

       Впрочем, незадачливого путешественника можно понять: в какой-то степени он находился под гипнозом откровенно лживой, беззастенчивой пропаганды собственных соотечественников, стремившихся оправдать грабеж покоренных народов. Ведь, как писал французский критик М. Трош,

“для оправдания эксплуатации людей нужно, чтобы представление о них было самым элементарным и общим. Поэтому о народах Черной Африки создавали представление как о примитивных “дикарях”, поклоняющихся “фетишам” и “идолам”, утверждали, бодто достаточно нескольких слов, чтобы сказать об этих народах все, а для определения эстетической ценности их искусства хватит и двух слов. В противном случае пришлось бы признать за народами Черной Африки право на равенство и достоинство, что противоречит логике угнетения.[i]”

       К тому же по справедливости следует заметить, что древняя культура народов, живших в тропических лесах, находилась в то время в глубоком упадке. Главную причину этого мы уже называли: многовековая торговля рабами опустошала, в первую очередь, именно лесные районы, прилегавшие к побережью. Но были тому и субъективные основания: ведь африканские произведения искусства делались, как правило, из недолговечных материалов – дерева, глины, терракоты... В тропическом климате срок жизни подобных изделий не превышал пары десятилетий.

      И долгое время белые считали искусство африканцев примитивным, дикарским, хотя и не отказывали ему в определенной выразительности. Тот же Круиксганд пишет, к примеру:

   “Они лепят из глины фигуры, и в некоторых местностях страны можно видеть замечательные группы. Так, например, они ставят на могиле предводителя статую его и кругом него группу его жен и слуг. Одну такую группу можно было видеть под деревом в Адмумаконе [Деревушка на Золотом Берегу. – С. К.]. В ней было много естественности, некоторые из фигур были совсем черные, некоторые темно-красные, другие имели все оттенки от красного до черного, как вероятно, и их оригиналы, которых они изображали. Они были почти в естественную величину, причем была хорошо сохранена пропорциональность в размерах между мужчинами, женщинами и детьми. Даже тонкие и нежные черты в женских лицах были хорошо переданы. Главные лица были изображены с длинными трубками в зубах.

      Конечно, негры не прилагают никаких забот к сохранению этих групп после того, как они раз поставлены, и они стоят до тех пор, пока не развалятся. Лепкой фигур из глины занимаются преимущественно женщины.[ii]”

    Иначе говоря, европейцы видели, в основном, произведения, созданные дилетантами в свободное от основных занятий время. Качество этих поделок, естественно, оставляло желать лучшего: выдающиеся таланты вообще встречаются крайне редко – что в Африке, что в Европе...

        Но ведь издавна были в тех местах профессиональные художники, создававшие великолепные предметы искусства из бронзы, латуни, слоновой кости. Сегодня эти шедевры всем известны, выставлены в европейских музеях[iii]. Их-то почему не замечали путешественники? Дело в том, что знаменитые работы западноафриканских мастеров были не просто красивыми безделушками: когда-то они несли на себе очень важную религиозную функцию. То были изображения предков, предметы священного культа.

     Маски, к примеру, часто использовали в своих обрядах и церемониях члены тайных союзов. Такого рода объединения очень распространены в Тропической Африке. Их главная задача – контроль за соблюдением соплеменниками установленных общественных норм. Эти союзы зачастую считаются в племени высшей религиозной и правовой инстанцией. Их члены могут карать и миловать, вершить суд и расправу, и даже приносить духам человеческие жертвы (см., например, нашу главу о каннибализме “Этот трепет вырванной печени...”).

         “Члены тайных союзов во время церемоний скрывались под масками, якобы воплощавшими духов. Личина с нарядом скрывала не только всего человека, но волочащийся шлейф даже заметал следы. Маска вещала измененным голосом. Женщинам и непосвященным не разрешалось даже видеть маски – при звуках, возвещавших о появлении последних, женщины и подростки скрывались в хижинах....

        Маски участвовали во всех обрядах, которые, по представлениям людей родоплеменного общества, имели жизненно важное значение: в колдовских церемониях вызывания дождя, в обрядах начала посева-посадки и сбора первых плодов нового урожая,в ритуале посвящения подростков в разряд полноправных членов общины (так называемых иничиациях), в знахарских манипуляциях, в похоронах и поминках. Во всех этих обрядах, по их верованиям, главную роль играли духи предков – умершие сородичи, обретшие сверхъестественное могущество.[iv]”

       Естественно, что чужаки-европейцы не имели права видеть эти предметы таинственных религиозных церемоний. Открытию уникального искусства лесов Западной Африки помог трагический и кровавый случай.

       Колониальным захватам англичан на территории нынешней Нигерии мешало небольшое государство Бенин, расположенное на юго-западе страны. Оба (правитель) Бенина, понимая, что ему нечего противопоставить неудержимой экспансии Британской империи, все же сделал последнюю отчаянную попытку сохранить самостоятельность:  он закрыл свою страну для белых торговцев и миссионеров. Наивный оба! Да когда это наглых, до зубов вооруженных колонизаторов останавливало сопротивление местного населения! Надменный английский консул заявил, что все-таки прибудет с миссией ко дворцу бенинского властителя.

         Время для визита он избрал крайне неподходящее: ведь тогда оба уже еле-еле держался у власти, с трудом балансируя между группировками соперничавших местных вождей, многие из которых требовали раз и навсегда расправиться с захватчиками. Несмотря на это, консул собрал караван из девяти европейцев и 240 местных носильщиков и, никого не предупреждая, отправился в Бенин. Услышав о приближении непрошеных гостей, оба в негодовании сплюнул и пустил дело на самотек – пусть себе идут, если смогут дойти...

       Дойти англичане не смогли.

       Свирепые вожди со своими приближенными организовали вдоль дороги засаду и напали на караван. Бойня была жестокой, и от отравленных стрел да копий смогли спастись лишь двое белых и сорок носильщиков. Чудом добравшись до прибрежных английских фортов, они наскоро организовали круговую оборону и послали спешное донесение королеве Виктории.

        Возмущенные англичане немедленно собрали карательную экспедицию, и уже через месяц, в феврале 1897 года, к берегам Нигерии подошел сильнейший в мире британский флот. На ультиматум оба не отреагировал: он был уверен, что от пушек англичан его спасут духи могущественных предков.

      Сотни человек были принесены в жертву, и их горячей кровью обмазали десятки бронзовых голов предшественников нынешнего оба, многие столетия правивших страной. Бенинцы видели на горизонте английские корабли – но ведь они были далеко, и воины считали, что у них еще есть время: они затачивали копья и окунали их в пенящуюся кровь, бормоча при этом тайные колдовские заклинания, столько лет выручавшие их предков.

       Но заклятья оказались бессильными, когда в крепости начали рваться крупнокалиберные снаряды. Защитники были сметены первым же залпом британских орудий, и англичане ворвались в крепость, без разбора уничтожая все живое. Жуткое зрелище: город, в буквальном смысле слова, утопал в крови, доходившей солдатам до щиколоток.

        Вот тут-то британцев и ждало подлинное потрясение! Во дворце туземного правителя, посреди крови, вони, трупов их взорам предстало – высокое, настоящее ИСКУССТВО, ничего подобного которому простой английский томми [v] отродясь не видывал и у себя на родине.

       “Большая дверь обита листами латуни, на которых отчеканены изображения людских фигур и голов леопардов. Вдоль ограждающей небольшую площадь стены выстроились в ряд головы из латуни, каждая была увенчана длинным, пострадавшим от непогоды резным бивнем. Между головами находились отлитые из латуни изображения людей в доспехах, восседающих на спинах коней. Все предметы были густо вымазаны кровью, а в воздухе стоял страшный смрад. На противоположной стороне площади стоит молитвенный дом царя. Первое, что вас поражает, -- это металлическая крыша, на которой, прямо перед вами, расположилась огромная латунная змея, голова которой спускается к водосточному желобу. Все стропила были покрыты латунными листами, на которых были изображения фигур. Крыша поддерживалась почти сотней колонн, сделанных из склепанных вместе бронзовых листов, что производило очень сильное впечатление.[vi]”

        Латунные таблички были не просто украшениями: на них уже много веков изображались важнейшие события в жизни страны – подвиги воинов, победы в бесчисленных войнах. С редким мастерством придворные художники чеканили на пластинках и отливали из бронзы лики богов, стилизованные портреты давно ушедших оба и их глубоко почитаемых матерей... То была настоящая летопись – поразительная история государства, канувшего в небытие.

       Кое-как отмыв от крови, англичане захватили в качестве трофеев свыше двух тысяч произведений искусства. Это не считалось мародерством: грабили организованно, по приказу, и вскоре шедевры Бенина появились на английских аукционах, доход от которых шел на пенсии семьям погибших.

       Теперь уже поражалась вся Европа: совершенно необычные, мастерски сделанные таблички и фигуры животных, головы людей, украшенные коронами и многими рядами бус, по уровню исполнения могли сравниться разве что с греческими скульптурами классического периода да с творениями мастеров эпохи Возрождения. На основании косвенных данных определили, что наивысшего расцвета это искусство достигло еще в ХV веке, к которому и относились лучшие из обретенных произведений.

         Об африканском искусстве заговорили, оно восхищало и вдохновляло талантливейших европейских художников: француза Вламинка, немца Кирхнера, испанца Пикассо... Во французской живописи даже возникло новое художественное направление – фовизм (от слова fauve, то есть дикий), отличавшееся эмоциональной силой, ритмом, динамикой – словом, чертами, характерными для африканских скульптур. Именно тогда в искусстве Европы начался явственный отход от бескрылого реализма к попыткам передать чувства, идею художника, ко все большей стилизации изображения.

         Конечно, заинтересовались Африкой и ученые. На Запад континента одна за другой снаряжались экспедиции, члены которых собирали произведения местного искусства и ремесел, записывали народные предания из уст старых, сморщенных сказителей.

        Особенно много таких преданий было у древней народности йоруба, с незапамятных времен живущей в лесах поблизости от Бенина. Этот гордый, красивый народ относился к белым пришельцам несколько свысока, считая их варварами и провинциалами. Надо сказать, что основания для такого отношения у них были: ведь йоруба твердо верили, что именно в их местах Бог сотворил мир. И произошло это почти так, как описано в Библии. Помните?

 “ В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.”

Ветхий Завет, Книга Бытие, 1: 1 – 2.

        Так вот, носился-носился над водою терпеливый бог йоруба Олорун, и смертельно надоело ему это бессмысленное занятие. Создал Хозяин Неба на скорую руку человека по имени Одудува – и начал развлекаться. Сбросил он с облаков цепь и заставил по ней спуститься Одудуву, дав ему на дорогу лишь петуха, пальмовый орех да пригоршню земли.

       Но не растерялся славный Одудува: швырнул он землю на поверхность воды, и петух трудолюбиво ее вскопал и раскидал лапками на все четыре стороны. Так образовалась твердь земная. Потребовалось на это четыре дня, а на пятый Одудува устроил себе выходной. (Неделя йоруба до сих пор состоит из пяти дней.) Из пальмового ореха выросло дерево и дало патриарху кокос его насущный.

     И увидел Одудува, что это хорошо. Здесь и основал он город Ифе – центр мироздания, колыбель, где зародилось человечество и откуда начало оно свой долгий и трагический путь.

         От тех далеких времен и по сей день сохранился в священном городе гранитный памятник – Опа Ораньян (жезл Ораньяна, потомка Одудувы и прародителя всех йоруба). “Легенды рассказывают, что, состарившись, Ораньян удалился в уединенное место, откуда наблюдал, как идут дела его детей – жителей Ифе. Если на город нападали враги, жители не должны были защищаться. Им нужно было только крикнуть: “О, Ораньян, на нас напали!” – и начать петь и танцевать. Ораньян выходил на зов и сам обращал неприятельскую армию в бегство. Однако однажды во время праздника несколько шутников стали кричать без причины: “О, Ораньян, на нас напали!” Ослепленный жаждой крови, Ораньян выехал из укрытия и стал наносить удары направо и налево. Ноги его коня уже тонули в крови, когда один старик догадался крикнуть: “Ораньян, ты убиваешь своих детей!” Только тогда глаза его раскрылись. Потрясенный, он решил никогда больше не показываться людям. Ораньян воткнул в землю свой жезл, который обратился в камень, а сам въехал на коне в могилу и тоже превратился в гранитную глыбу.[vii]”

           Слышал древние предания и молодой немецкий этнограф и археолог Лео Фробениус. Этот исследователь-самоучка, несмотря на невеликие свои года (было ему тогда, в начале века, чуть за тридцать), уже прошел по Африке с несколькими экспедициями и издал четырехтомный труд “Проблемы культуры”, в котором отстаивал идею распространения мировых культур по свету из нескольких общих центров (“культурных кругов”, или комплексов). Но больше всего ученого-романтика увлекала загадка древней Атлантиды. Еще в ранней юности дал он себе клятву: найти, наконец, эту исчезнувшую цивилизацию, легенды о которой пересказывает Платон в своих знаменитых диалогах.

       Естественно, что, увидев необычные произведения искусства Бенина, ничего подобного которым, казалось, не существовало в Африке, Фробениус задался вопросом: уж не древние ли атланты создали это великолепие? А поскольку сами бенинцы честно признавались, что позаимствовали навыки бронзового литья у соседей-йоруба, живших в районе древнего города Ифе[viii], ученый направился именно туда.

            Поначалу увиденное его разочаровало. Священные леса йоруба, о которых Фробениусу так много наговорили, оказались обычными, ничем не примечательными рощицами, в которых стояли грубо вытесанные каменные идолы. Дикарское капище – и ничего более!

     Открытию помогла, опять же, случайность. Запнувшись о какой-то камень, ученый нагнулся – и был потрясен! С земли на него пустыми глазницами смотрело человеческое лицо. То были куски терракотовой фигуры, наполовину ушедшей в землю. Фробениус начал копать – из земли показался еще обломок, и еще один...

       “Это были следы очень древнего и прекрасного искусства, -- писал Фробениус под свежим впечатлением от своего открытия. – Эти разрозненные остатки были воплощением симметрии, живости, утонченности формы, которая непосредственно напоминает Древнюю Грецию и служит доказательством того, что здесь некогда обитала раса, превосходящая негров. Таким образом, ценность находки не оставляет никаких сомнений: она указывает на что-то безусловно экзотичное, на существование необычайно древней цивилизации.[ix]”

         Воодушевленный первым успехом, ученый нанял местных жителей, и за небольшую плату те принялись копать землю в священной роще. Раскопки проводились просто варварскими, по современным понятиям, методами: крестьяне рыли глубокие ямы и приносили боссу все, что находили. Никакой стратиграфии[x], никакой, хотя бы приблизительной, датировки... Но даже при этом всего за две недели работы молодцам Фробениуса удалось обнаружить множество обломков терракотовых и бронзовых скульптур, стеклянных бус и колец, остатки древней гончарной мастерской.

      И все же самое главное было найдено не в земле. Чрезмерно уважавший “огненную воду” хранитель священной рощи, получив от белого господина несколько фунтов стерлингов, бутылку виски и стакан, по пьянке продал Фробениусу старинную бронзовую голову, которая, по словам алкаша, принадлежала богу моря Олокуну:

   “Перед нами лежала голова изумительной красоты, чудесно отлитая из античной бронзы, правдивая в своей жизненности, покрытая темно-зеленой патиной. Это был в самом деле Олокун, Посейдон Атлантической Африки.[xi]”