Станислав КАЮМОВ "РАЗОБЛАЧЁННАЯ АФРИКА" 2000 г.
(назад, в оглавление)

Пирамиды как кочки для укрытия в бою :
Египетский поход Наполеона.
1799 год.

          К концу 1797 года, после Итальянской экспедиции Бонапарта и разгрома Австрии, у Французской республики более не оставалось врагов – кроме одного, самого заклятого и упорного: Англии. Ясно было, что именно против этого островного государства и будет направлен следующий удар победоносного генерала. К этому готовились все – в том числе и сама Англия, конечно. Лихорадочное ожидание нападения Бонапарта превратилось в этой стране в настоящий психоз.[i]

         В феврале 1798 года Бонапарт тайно выехал на западный берег Франции, чтобы лично проинспектировать готовящийся десант. И генералу сразу стало ясно : шансы будущей экспедиции весьма сомнительны. Да, сухопутная армия Франции намного сильнее английской – но ведь для того, чтобы вступить на землю туманного Альбиона, нужно еще пересечь пролив Ла-Манш, чего только и ждет великолепный британский флот, которому французский не годится и в подметки. Страшновато терять свою репутацию непобедимого военачальника, да еще на глазах у всей европейской публики...

        Удар по Англии желательно бы нанести где-то в другом месте, подальше от дома, чтобы в случае чего не так стыдно было. А куда же еще отправиться свежеиспеченному великому полководцу, как не в страну, с которой связаны имена Александра Македонского, Цезаря и Клеопатры? Ее завоевание сразу обеспечило бы Наполеону своеобразный патент на бессмертие. А там, глядишь, и Сирия, и Персия, и заветная мечта – полулегендарная Индия. Решение было принято: герой пойдет на Египет.

   Сей корсиканец целый век
   Гремит кровавыми делами.
   Ест по сту тысяч человек
   И ..... королями.

                                                      Денис Давыдов. К портрету Бонапарте.

         Задним числом многие историки пытались рационально объяснить маниакальное стремление Наполеона к завоеванию этой далекой страны. Вот как пишет, например, талантливейший историк и писатель А. З. Манфред : “ И современников, и людей последующих поколений многое поражало в этом необычном и грандиозном по тем временам предприятии: и смелость замысла, и его экзотический колорит, и дерзновенность мечтаний, сближающих командующего отважной экспедицией с героями античного мира.” [ii]

        Красиво, конечно... Ну, а если вдуматься? На кой, вообще-то, сдался Наполеону этот самый Египет? Многие говорят, что его завоевание позволило бы Франции максимально затруднить сношения Англии с ее крупнейшей колонией – Индией. Говорят, совершенно забывая при этом, что Суэцкого канала тогда еще не существовало, и корабли в Индию плыли через мыс Доброй Надежды.

           Да, шансы на победу были велики – но ведь прежде всего надо хотя бы добраться до Египта. А это было отнюдь не проще, чем пересечь Ла-Манш. Ведь по Средиземному морю курсировала огромная эскадра адмирала Нельсона, которой палец в рот не клади...

        К тому же уводить армию из Европы сейчас, когда вот-вот образуется новая антифранцузская коалиция, которая, без сомнения, тут же двинется на Францию (как оно вскоре и случилось) – истинное безумие.

      В общем, прав был Тьер, французский историк ХIХ века, когда писал, что вторжение Бонапарта в Египет – “безрассуднейшая авантюра в истории : даже еще более безрассудная, чем поход на Москву.”  Поход в Египет был не только крайне опасен, -- но еще и совершенно не нужен.

      Не нужен? Это смотря кому... Франции – да, безусловно. А вот лично Наполеону? Да это же единственный шанс избежать смещения с поста главнокомандующего, на которое уже открыто намекала Директория.[iii] Это шанс одержать в далеких краях победу в то самое время, когда войска Суворова пойдут на французские владения. Представляете себе картину? Франция на краю гибели, вороватой Директории уже никто не верит, всё тонет в дерьме, и вдруг из-за морей, аки ангел небесный, появляется Освободитель – во всем белом!

       Так что, в сущности, от похода в Египет выигрывал только сам Наполеон. Неужели Директория этого не понимала? Да нет, наверное, понимала, но у нее были свои резоны. Следовало удалить как можно дальше амбициозного генерала, которого правительство не без оснований побаивалось – а там еще неизвестно, как все сложится: Наполеон может потерпеть в песках поражение, а то и вообще сгинуть (вот славно бы!)

        Ну, а как же прекрасная Франция? Да кто о ней думал? Хорошо бы, конечно, чтобы она процветала – но свой камзол все-таки ближе к телу! И Директория благословила героя на подвиг ратный.

    “Ох, далеко шагает мальчик!  Пора бы унять его!”

    Из письма о Бонапарте генералиссимуса А. В. Суворова Ея Императорскому Величеству Самодержице Всероссийской Екатерине II. [iv]

        Что делали в это время англичане? Адмирал Нельсон знал, что Бонапарт вот-вот выйдет из порта Тулон, на южном побережье Франции, и отправится... – но куда? Это пока было не очень понятно, и Нельсон на всякий случай держался со своей эскадрой близ Гибралтара, готовый двинуться и на север, и на восток. Чтобы заморочить ему голову, Наполеон усиленно распространял слухи, что готовится к нападению на Англию – и даже отправил на верную гибель небольшой десант в Ирландию: что великому полководцу до смерти нескольких сот солдат?

        На некоторое время противник был введен в заблуждение, и корабли Наполеона, во главе с флагманом, носившим гордое название “Орион”[v], беспрепятственно вышли из порта Тулон. Правда, уже на выходе из порта перегруженный флагман с противным скрипом задел дно[vi]. Примета наисквернейшая, но храбрый корсиканец Наполеоне Буонапарте все же сумел преодолеть сильнейший позыв плюнуть на всю эту египетскую экспедицию и повернуть обратно. Это был настоящий герой.

        К тому же ему повезло: как раз в это время в районе Гибралтара разыгралась сильнейшая буря, и Нельсон не заметил выхода в море французской эскадры. Войска Наполеона без особых усилий заняли Мальту.

       Нельсон же в это время скрежетал зубами. Оправившись от бури, его эскадра ринулась вслед за французами. Но британского адмирала подвело как раз то, что его корабли были намного быстроходнее французских: правильно рассудив, что после Мальты Наполеон отправится в Египет, Нельсон на всех парусах рванулся в Александрию. По пути матросы видели в тумане какие-то тихоходные суденышки, но сочли их рыбацкими: не могут же военные корабли ползти с такой смешной скоростью! Примчавшись в Александрию намного раньше Наполеона, Нельсон принялся расспрашивать местных жителей о том, не видели ли они французов. Естественно, ответ был отрицательным. Адмирал пришел к выводу, что Наполеон все-таки нацелился на Константинополь, и погнался за ним вдогонку. Через два дня после его отплытия на горизонте показались паруса неспешных французских кораблей: тише едешь, дальше будешь!

       38-тысячная французская армия высадилась на побережье Северной Африки и вошла в крупнейший город Египта Александрию. Вот он, Египет, овеянный славой Александра Македонского!

    Как Бонапарт чуть не стал  мусульманином

      В то время страной формально управлял турецкий султан, но фактическая власть находилась в руках мамлюков – феодальных властителей, которые уже не считали нужным подчиняться Османской империи, пришедшей в полнейший упадок после недавних русско-турецких войн. Основное население Египта составляли феллахи – потомки арабов и древних египтян, жившие в ужасающей нищете и почти поголовной неграмотности.

        Вот к ним-то и обратился Наполеон. В своем воззвании он заявил, что пришел освободить народ Египта от тирании мамлюкских беев. Он вовсе не собирается подавлять исламскую религию и, честное слово, очень уважает Аллаха, его пророка и Коран. Чтобы подольститься к мусульманам, Бонапарт изо всех сил стремился показать, что он свой в доску, -- ну, например, сидел среди местных шейхов в тюрбане, скрестив ноги, и ел руками. Не знаю, правда это или нет, но говорят, что Султан-Кебир – “Великий Султан”, как скромно просил себя называть Наполеон, -- даже обронил однажды: “Религия Христа – угроза; религия Мухаммеда – надежда.”

       Но и столь прозрачные намеки на готовность, если надо, принять ислам не возымели действия на неграмотных, забитых феллахов. Для них французы были и оставались неверными, грязными христианскими собаками. Да, конечно, вздохнуть свободно эти мамлюки не дают – но ведь они свои, мусульмане, да и вообще, чего он лезет в наши дела, этот кяфир[vii]? К тому же тут был еще один немаловажный нюанс.

    Веселые египетские ночи

        Правоверных мусульман возмущали пьянство и разврат французских солдат. Пример в этом, кстати, подавал им сам главнокомандующий.

         Бонапарт приплыл в Египет без жены. Жозефина изо всех сил отбрыкивалась от попыток мужа взять ее с собой в Африку: она-де плохо себя чувствует и должна обязательно поехать на воды, она должна присматривать за домом в Париже, и вообще, ну что он волнуется – она подъедет к нему через месяц-другой... может быть. Бонапарт сдался, и супруги расстались на тулонской набережной.

       Уже в Египте Наполеон, до которого доходили слухи о разгульной жизни Жозефины в веселом Париже, плюнул на все[viii] и открыто завел себе любовницу. Очаровательная Маргарита Беллиль (по прозвищу “Ла Беллилот”, -- то есть, в вольном переводе, “милашка” ) была замужем за лейтенантом Фуре и, надев военную форму, -- что, впрочем, никого не обманывало! -- сопровождала супруга в египетском походе. Бонапарт положил глаз на юную проказницу, и, чтобы избавиться от ее мужа, отослал его со срочным донесением во Францию. Сам же пригласил Маргариту на званый ужин. Во время ужина блестящий генерал как бы нечаянно опрокинул графин с вином на платье женщины и, как учтивый хозяин, проводил ее в спальню переодеться.

        Вернулись к гостям они примерно через час – растрепанные, усталые, но довольные. Началась развеселая жизнь. Маргарита любила надевать генеральский мундир своего сановного любовника и появляться в таком виде на балконе, ласково посматривая на салютовавших ей солдат.

    “Не поднимайте лишнего шума, если подозреваете, что жена вам изменяет. Подумайте – нужно ли вам то, что вы так стремитесь узнать?”

    Совет, который старики дают юношам племени нгу (Центральная Африка)[ix].

      Тем временем корабль, на котором плыл Фуре, был перехвачен англичанами. Те вскрыли пакет с “донесением”, и ошарашенный лейтенант увидел, что в нем – всякая дрянь, вроде старых газет. Только теперь Фуре начал кое-что понимать...

        Будучи истинными джентльменами, англичане, посмеиваясь, вернули рогоносца обратно в Каир. Тот в ярости ворвался в спальню жены, и –повторился извечный сюжет о муже, возвратившемся из командировки. О том, что было дальше, история умалчивает. Известно только, что Фуре вскоре стал полковником...

       Все это происходило на глазах у местного населения, которое не привыкло к такой распущенности и одобрить ее, конечно, не могло. К тому же французы пытались поддерживать на захваченной территории хоть какой-то порядок: например, из опасения эпидемий они запрещали хоронить умерших во дворе дома, а уже похороненных переносили на кладбище – то есть, по мнению местного населения, оскверняли могилы! Но хуже всего, конечно, были налоги: мамлюки, разумеется, сдирали с людей последнюю шкуру, но с ними всегда можно было договориться. С французами такой номер не проходил: вернее, бакшиш они тоже брали, но вдобавок собирали и налоги. Постоянные реквизиции – да что там, грабежи! -- вызывали повсеместные народные восстания.

        Земля горела под ногами завоевателей – и в переносном, и в самом прямом смысле. Ведь Наполеон, несмотря на то, что всесторонне готовился к походу[x], ухитрился из всех времен года избрать для выступления самое жаркое ( в наши дни даже туристические компании делают скидки тем простакам, кто решится приехать в Египет в этот сезон). Сушь, температура 50 градусов в тени – а идти-то надо по палящей пустыне!

         Еле волоча ноги по песку, армия Наполеона понуро тащилась по направлению к Каиру. Да, это не Италия, это гораздо хуже. И мамлюков этих чертовых что-то не видать – заманили нас в свою никому не нужную страну и посмеиваются, наверно, втихомолку. Для поднятия боевого духа французской армии нужно было хоть маленькое, завалящее сраженьице.

       Но мамлюкам неведома была тактика Кутузова, тактика завлечения противника в глубь своей территории – все это время они, оказывается, честно готовились к бою. И вот

21 июля 1798 года, когда солдаты Наполеона уже доплелись до пирамид и воспаленными глазами равнодушно смотрели на их белые громады, раздался клич “Алла!”, и огромные полчища мамлюкской конницы вылетели из-за горизонта.

       Наконец-то! Дисциплинированные солдаты мгновенно построились в каре, примкнули штыки к ружьям и стали ждать. Перед строем гарцевал молодцеватый Наполеон : “Солдаты! Сорок веков смотрят на вас с вершин этих пирамид!” Ну, как тут опозориться, как ударить в песок лицом!

     И не ударили. Солдаты подпустили конницу Мурад-бея на пятьдесят шагов и встретили ее дружным залпом. И еще одним, и еще... Враг искал спасения в бегстве – но его преследовала французская конница, и мало кто из мамлюков уцелел. Остатки их воинства, во главе с опозоренным Мурад-беем, в беспорядке бежали на юг, в Верхний Египет.

     Так принято изображать знаменитую Битву при Пирамидах в официальной наполеоновской историографии. Храбрые солдаты, гениальный генерал, и вообще, все очень красиво... Но вот, приглядевшись к этой битве повнимательней, замечаешь массу расхождений с общепринятой ее версией.      

         Во-первых, на самом деле сражение состоялось довольно далеко от пирамид – километрах примерно в пятнадцати. Во-вторых, нападение мамлюков вовсе не было неожиданным: армии целую ночь стояли друг против друга, и французы вполне были готовы к атаке. В-третьих, знаменитая речь Наполеона известна, по крайней мере, в двух вариантах... Да какая, собственно, разница? Все равно ее мало кто слышал: как бы Наполеон ни надрывался, уже в сотне метров его голос был почти неразличим. И наконец, в-четвертых: при рассказе об этой битве обычно умалчивают о постыдном мародерстве, которым после победы занялись французы. Ведь каждый мамлюк, что называется, все свое носил с собой – золото, драгоценные камни, роскошное оружие, изукрашенные тюрбаны... То-то пограбили победители!

        Ну, да Бог им судья. Все равно, мало кто сумел дотащить добычу до берегов родной Роны или Луары...

Зато у ехидных сатириков на несколько сотен лет вперед появился прекрасный материал для измывательств. Ну, например:

РЕЦЕПТЪ УСПЂХА

         Предположимъ, кто-нибудь изъ читателей попалъ со своимъ войскомъ въ Египетъ. Предстоитъ упорная битва... Вы, не отдавая никакихъ сухихъ приказовъ и кисло-сладкихъ распоряженiй (вродЂ: “братцы, постоимъ же за матушку-родину... братцы, лупи непрiятеля въ хвостъ и гриву – получите потомъ по чаркЂ коньяку!”) – просто выбираете пару-другую пирамидъ повыше и указываете на нихъ пальцемъ:

     -- Солдаты! -- кричите вы. – Сорокъ вековъ смотрятъ на васъ съ высоты этихъ пирамидъ!

        Простодушные солдаты поражены.

     -- Такъ много! -- шепчутъ они. – Бросимся же, братцы, въ бой!!

                     Всеобщая история, обработанная “Сатириконом”.

     Так или иначе, но дорога на Каир была теперь открыта. Наполеон вступил в мамлюкскую столицу и занял всю дельту Нила. Война окончена? Как бы не так! Читатель еще не забыл о незадачливом Нельсоне с его слишком быстроходными кораблями? Наскоро отремонтировав их в Сицилии, адмирал уже полным ходом возвращался в Египет и 1 августа 1798 года примчался к заливу Абукир, где стоял наполеоновский флот.

       Французы, хотя и ждали врага, но еще не так скоро: достаточно сказать, что три тысячи моряков в это время находились в увольнении на берегу. Формально силы противников были равными, -- но вот по военному таланту французский адмирал Брюэс никак не мог сравниться с блистательным Нельсоном. Британская эскадра с ходу атаковала французов, отрезала их от берега и не спеша, методично начала обстреливать с обеих сторон.

         Брюэс вскоре погиб, а флагманский корабль Наполеона, тот самый несчастный “Орион”, взлетел на воздух от шального снаряда, попавшего в пороховой погреб. Французы не сдавались, и бойня длилась всю ночь. Лишь четырем кораблям французской эскадры (из трехсот пятидесяти!) удалось спастись : остальные либо погибли, либо были захвачены англичанами. Французского флота больше не существовало, и Наполеон был отрезан от Франции.

          Что ему оставалось делать в такой ситуации? Только одно: попытаться прорваться обратно в Европу с боями по суше, через Сирию и Турцию. Но такого он, конечно, не мог сказать своей измученной и обманутой армии, все еще свято верившей в его боевой гений. Поэтому официальная версия звучала примерно так : “Солдаты! Мы идем на Индию! За нами поднимутся все угнетенные народы Востока, и в едином революционном строю мы заставим британского льва поджать хвост!”

       Ну, а пока на “завоевание Индии” Наполеон смог собрать лишь 13 тысяч человек, и в феврале 1799 года они тронулись в поход. В боях с турками храбрые французские солдаты одержали победы под Эль-Аришем, Газой и Хайфой... Но силы немногочисленного воинства все таяли и таяли, а местное население не только не стремилось оказать помощь “бойцам Революции”, но восставало против них при первой удобной возможности. Наполеон терял надежду на успех, солдаты его ожесточались.

    -- А  пленные в Африке, которых он убил? -- сказала маленькая княгиня. – Это ужасно!

                                                                                Л. Н. Толстой. Война и мир.

      Крепость Яффа сопротивлялась храбро и стойко. Ворвавшиеся в нее французы предали огню и мечу все живое, не щадя ни женщины, ни ребенка... Последние 4 тысячи защитников крепости заняли круговую оборону в одном из бастионов. Наполеон дал им обещание сохранить жизнь в обмен на сдачу в плен. Те сдались – и были расстреляны на берегу моря [xi].

       По колени в крови, Наполеон подошел к крепости Акра[xii], обороной которой руководил британский полковник Ле Пикар де Фелиппо. ( Тот самый, что был когда-то однокурсником Бонапарта по Парижскому военному училищу и злейшим его врагом. После Революции дворянин де Фелиппо эмигрировал и поступил на службу Англии.) Теперь для Наполеона делом чести было отомстить давнему недругу. Но и тут он ничего не смог. Два месяца стояла его армия под стенами крепости. Два месяца непрерывных атак и штурмов. Напрасно!

         У солдат Наполеона кончались патроны, среди них вспыхнула эпидемия чумы. Надо было уносить ноги, пока не поздно. И вот, все той же дорогой, по которой еще три месяца назад двигались “завоеватели Индии”, им пришлось возвращаться обратно. Опять пустыня, опять палящее солнце... За колонной двигались стервятники – пищи им было предостаточно: падавших от бессилия никто не поднимал, и они оставались лежать в пыли. Более трети армии погибло в этом переходе.

    Шпионка Фатима и хитроумный Мурад

         Этим решил воспользоваться не добитый в Битве при Пирамидах Мурад-бей. Командир мамлюков с остатками своего воинства тайно следовал за французской армией, дожидаясь удобного момента для нападения. Его регулярно информировала о передвижениях французов любимая жена Фатима, которая осталась на территории, занятой Наполеоном. Женщину французы не трогали – не столько из врожденной галантности, сколько благодаря роскошному перстню ценой в тысячу золотых, который Фатима подарила Евгению Богарне, приемному сыну Бонапарта. Хитрая султанша переехала в свое загородное поместье в Гизе, и по ночам Мурад забирался на вершину Великой пирамиды Хеопса и общался с ней условными световыми сигналами.

      В этот момент пришло известие о том, что в Абукирском заливе высадилось 20-тысячное турецкое войско. Армия Бонапарта, уже заметившая Мурада и готовая к бою, внезапно развернулась и ускоренным маршем прошла на Абукир. Там 25 июля 1799 года французы с ходу атаковали турецкую армию и опрокинули ее в море. Не менее 15 тысяч турок были убиты, взяты в плен или утонули. Наполеон жестоко отомстил антифранцузской коалиции за разгром его флота адмиралом Нельсоном здесь же, при Абукире, ровно годом ранее.

            Видя такой поворот дела, Мурад отказался от мысли о нападении на французов и отступил обратно, в Верхний Египет. Его по пятам преследовала армия генерала Десэза, и в конце концов командир мамлюков признал свое поражение и передал через верную Фатиму предложение о переговорах. По условиям сдачи, Мурад с частью мамлюков перешел на сторону французов.[xiii]

         Но все эти победы уже, по сути, ничего не меняли.

         Наполеон проиграл войну.

         Во Францию остатки его армии вернуться не могли: побережье Египта неусыпно караулили военные корабли Англии, России и Турции. Теперь великому полководцу надо было думать, как сохранить собственную – если не честь, так хотя бы жизнь. И вот 22 августа 1799 года, на последних двух оставшихся у него суденышках, под покровом ночи, как вор, Бонапарт бросил свою армию и

    УДРАЛ

из Египта. Великого Наполеона ждали неотложные дела: ему нужно было готовить переворот, свергать Директорию и становиться первым консулом, а там – завоевывать Европу и столь же позорно бежать из холодной России, как некогда из жаркого Египта. Дальнейший путь его, закончившийся бесславной смертью на острове Святой Елены, хорошо известен, и мне не хочется о нем говорить – понаписали уж много...

         А что же армия, брошенная Бонапартом в Египте? О ней как-то забыли, и солдаты понемногу умирали от жары, болезней и набегов турок. Генерал Клебер, которому уже после бегства Наполеона ( чтобы не смог отказаться!) передали приказ о назначении командующим, был храбрым воином. Он мужественно сражался до конца, одержал последнюю победу в сражении при Гелиополисе 20 марта 1800 года, и мечтал только об одном : добраться до горла мерзавца Бонапарта.

        Не довелось. Вскоре Клебер погиб, и принявшему командование генералу Мену[xiv] пришлось осенью 1801 года сложить оружие.