Станислав КАЮМОВ "РАЗОБЛАЧЁННАЯ АФРИКА" 2000 г.
(назад, в оглавление)

ШЕЛ В КОМНАТУ – ПОПАЛ В ДРУГУЮ,
или
Нечаянные открытия Иоганна Буркхардта:
Английский разведчик открывает забытый храм Абу-Симбел.
1813 год.

         Черный, как уголь, нубиец приставил к горлу Ибрагима ибн Абдуллы ко­пье и потребовал денег.

 – “Да что же я тебе дам, добрый человек? Ведь этот осел – все, что у меня есть.”

        Мрачный грабитель достал из-за пояса лопату и начал копать яму: “Это для тебя, проклятый араб.” – “Но за что?!!”

        Нубиец не сразу нашелся с ответом: “Ну, принято у нас так, когда путник не дает денег. Народный обычай такой, понимаешь...”

        Ибрагим слез с осла и принялся копать рядом другую могилу: “Это для тебя, нубиец.” Некоторое время они работали молча, но потом грабитель не выдержал и расхохотался: “Да что с тебя взять, араб. Ладно уж, поезжай своей дорогой. Только помоги яму закопать – еще свалится кто ночью.”

       На этот раз для нищего странника, шейха Ибрагима ибн Абдуллы, все закончилось благополучно. А ведь могло быть и значительно хуже: грабеж на дорогах не считался в то время у нубийцев преступлением. Воровство – да, проституция – тоже, а грабеж – что ж, просто молодецкая забава...

      Но с Ибрагима и впрямь было нечего взять. Того скромного жалованья, которое платили ему англичане, хватало “шейху” только на финики да кукурузные лепешки. Впрочем, может, оно и к лучшему: в бедном и оборванном паломнике вряд ли кто заподозрит британского секретного агента. И швейцарец Иоганн Людвиг Буркхардт (а это был именно он) благословлял скупость своего начальства, позволившую ему без помех и затруднений проехать пол-Африки и забраться в полудикую, загадочную Нубию.

      Ну, да все по порядку. Каким же образом этот таинственный швейцарец, небритый, оборванный, да еще в турецком платье, вдруг оказался на пыльных дорогах Африки?

       Буркхардт родился в 1784 году в Лозанне, в счастливой и обеспеченной семье. Его отец, полковник швейцарской армии, был просвещенным либералом и дружил с Гиббоном и Гете. Иди все своим чередом – и умный, сообразительный мальчик стал бы со временем добропорядочным бюргером, наследником нешуточного состояния. Все изменилось с приходом на швейцарскую землю полчищ Наполеона.

     Отец Буркхардта ненавидел захватчиков и боролся с ними всеми возможными средствами. В конце концов его бросили в тюрьму, и юному Иоганну пришлось бежать в Германию, а оттуда в Англию.

        Он учился вначале в Лондоне, а затем прослушал курс арабского языка и медицины в Кембриджском университете. Именно тогда юноша впервые заболел таинственным миром Востока. Его неудержимо влекли к себе экзотические восточные обычаи, мусульманская культура, строгое и стройное учение пророка Мухаммеда...

       Решение было принято – он станет путешественником и отправится на Восток. С полудетской наивностью готовит себя Иоганн к будущим суровым испытаниям: на потеху зевакам ходит босиком по Кембриджу, спит на открытом воздухе, питается лишь водой и овощами. Смешно – но как пригодилась ему эта привычка к аскетизму потом, в неласковой и голодной Африке!

          Но человек предполагает, а Господь – или Ее Величество Общественная Потребность – диктует свое. В то время ученый мир интересовался не столько арабскими странами, сколько неведомой и непонятной Африкой. О ней было известно очень немногое: знали разве что побережье, Капскую колонию на юге да Египет на севере. Знали, что в Африке текут большие реки: Нил, Нигер, Конго и Замбези – но откуда они берут свое начало, через какие земли протекают? Сплошные вопросы. Многие географы даже считали, что Нигер и Нил вообще могут оказаться одной и той же рекой. Специально для решения этой проблемы в Лондоне была создана Ассоциация содействия открытию внутренних областей Африки.

       Но ведь путь в Африку лежал через мусульманские страны, столь любезные сердцу юного Иоганна. Буркхардт подумал-подумал – да и предложил Ассоциации свои услуги, вызвавшись исследовать истоки Нигера и центральные области континента. Молодого талантливого студента приняли там с восторгом – и немедленно взяли на работу.

      Ему назначили скромное – очень скромное! -- жалованье и отправили для начала в Сирию, совершенствоваться в арабском языке. В 1809 году Иоганн отправился в путь. В Европу он уже так никогда и не вернулся... О дальнейших приключениях Буркхардта мы знаем в основном из многочисленных писем и заметок, которые он регулярно отправлял Ассоциации. По каким каналам? Тогда это держали в строжайшей тайне, и теперь нам уже никогда об этом не узнать...

     В Сирию он приехал в обличье мусульманского купца из Индии (чтобы объяснить заметный акцент[i]), постепенно обжился там, завел мелкую торговлишку и отпустил густую бороду. Прожив в этой восточной стране почти три года, Буркхардт изучил язык настолько хорошо, что знал все сто пятьдесят синонимов, которыми в арабской поэзии называют вино. Теперь ни один придирчивый глаз не смог бы отличить его от араба, и можно было приступать к выполнению главной задачи. Буркхардт сел на замызганного ослика, взял в дорогу немного фиников и кукурузных лепешек и не спеша потрусил в Каир.

        Разумеется, любознательный Иоганн никак не мог удержаться, чтобы не заглянуть по пути в одно местечко в южной Иордании, о котором он слышал множество былей и небылей от странствующих купцов. Местечко это местные жители называли Хазнет Фираун, то есть “могила фараона”. То был узкий овражек, спустившись в который, Буркхардт сразу увидел огромный, 18-метровый храм, высеченный в скале, а рядом с ним – руины древнего города. Как выяснилось, город оказался той самой Петрой, что была известна во времена Библии, римлян и крестоносцев, а потом затерялась в забвении на целое тысячелетие.

     Как легко делались тогда археологические открытия! -- скажет простодушный читатель. Ну да, действительно легко... если предварительно досконально изучить арабский язык и обычаи, годы прожить в восточных странах, питаться всякой дрянью и не обращать внимания на ежеминутную угрозу жизни от мусульманских фанатиков, разбойников или экзотических болезней, о которых давно забыла уютная Европа. Выдержав все эти испытания, открытие совершить – уже сущие пустяки. Проверьте сами![ii]

        Прибыв в Каир, Буркхардт стал дожидаться очередного каравана, идущего через пустыню в Феццан – городок в Ливии, откуда, по слухам, купцы регулярно отправлялись в Центральную Африку. Но караваны такие ходили ох, как нечасто! Ближайший готовился не раньше, чем через год. Буркхардт решил провести это время с пользой и отправился вверх по Нилу, предполагая, если удастся, дойти до пересечения реки с Атбарой в Судане, а оттуда через Красное море двинуться в Мекку.

       Ничего себе крюк! И почему швейцарца потянуло именно в Мекку – место паломничества всех правоверных мусульман? Уж не принял ли он за годы скитаний по Востоку ислам?

      Сложный вопрос, и разные исследователи отвечают на него и так, и этак. Во всяком случае, неверных в Мекку не допускали...

      Сев на своего верного ослика, Иоганн отправился вверх вдоль течения реки. Сразу за первым нильским порогом начинались земли древней Нубии, о которой так часто упоминают египетские хроники и так мало было известно во времена Буркхардта.

    В то время Нубия была уже не та, что при фараонах. Местные жители обитали в небольших деревушках, занимались земледелием, пасли скот и совершенно не интересовались славными делами своих предков. Обитатели близлежащих деревень использовали древние храмы забытых богов как убежища при набегах кочевников. Великолепные фрески и резьба были завалены огромными кучами мусора и песка.

        И когда в марте 1813 года Буркхардт добрался до высеченного в скалах храма близ деревни Абу-Симбел, то был поначалу крайне разочарован: судя по рассказам местных жителей, он ожидал большего. Этот храм, посвященный великим фараоном Рамзесом II своей супруге Нефертари, действительно не идет ни в какое сравнение с тем, что расположен рядом и посвящен самому Рамзесу.

      Поднявшись немного вверх по течению, Буркхардт увидел и этот храм, -- вернее,  четыре исполинские фигуры, вытесанные в скале у его фасада.

     На девять десятых своего роста эти колоссы были тогда засыпаны песком, и путешественник мог видеть лишь голову и часть руки одного из них. Но и то, что открылось его взгляду, потрясло Буркхардта. Затаив дыхание, смотрел он на выразительное лицо Рамзеса, на котором отражались “несравненная безмятежность и божественное спокойствие”. Забравшись по песчаному склону наверх, Буркхардт измерил плечи громадной скульптуры, ширина которых составляла семь метров, и ее ухо (один метр). Даже эти размеры позволяли судить, насколько велики были колоссы.

Историческая справка

        Храмы Абу-Симбела были построены Рамзесом II в ХIII веке до н. э. и по справедливости считаются одной из жемчужин древнеегипетского искусства. Четыре 20-метровые (то есть размером с пятиэтажный дом!) фигуры сидящего фараона расположены по обеим сторонам от входа в главный храм. У их ног вырезаны более мелкие фигурки, изображающие жену Рамзеса Нефертари и их детей. (Любопытно, что хулиганская привычка вырезать свое драгоценное имя на великих памятниках существовала уже в те древние времена, и ноги двух статуй фараона исписаны именами греческих наемников VI века до н.э. А ведь это было непросто: специалисты говорят, что для выбивания имен на прочном камне требуется не один час работы. Кстати, эти надписи дали ученым ценный материал для изучения греческого алфавита того времени. Возникает даже крамольная мысль: так может, неправ был Флобер, говоривший: “Меня злят глупцы, которые пишут свои имена там, где только можно.” И идиотские душеиспускания наших современников – “Ваня из Урюпинска здесь был”, -- которыми испоганены исторические памятники по всему свету, когда-нибудь на что-нибудь сгодятся...)

         Сам же храм состоит из трех последовательных залов, идущих в глубь скалы на 56 метров. Там находятся еще несколько статуй фараона и цветные рельефы с изображениями его подвигов. Храм был построен с таким точным расчетом, что в дни религиозных праздников лучи восходящего солнца проникают в него на всю глубину и освещают на алтаре определенную точку.

         С этим храмом связано и еще одно поразительное достижение инженерного гения человечества. Когда в 60-е годы, во время строительства Асуанской плотины, Абу-Симбелу грозило затопление, 50 стран мира выделили деньги на осуществление грандиозного проекта: многотонный храм аккуратно распилили и перенесли на новое место, в 60 метрах над водой. Причем сделано это было с такой любовью и точностью, что луч восходящего солнца и теперь освещает то же самое место, что и в древности.

       Буркхардт подробно описал свои впечатления в письме Ассоциации, открыв, таким образом, храмы Абу-Симбела для науки и уже этим оставив свое имя в истории.

      Но путешествие его продолжалось. В одной из самых живописных частей Нила, там, где река делает большой изгиб, располагаются земли воинственных племен шайкийя, занимая полосу в 80 миль ниже четвертого порога.

Никто точно не знает, откуда пришли эти красивые люди с правильными чертами лица и блестящей кожей угольно-черного цвета, но обычно принято считать их потомками арабских кочевников, смешавшихся с местным населением. Во времена Буркхардта пришельцы делились на три племени, во главе каждого из которых стоял вождь - мек.    

      Шайкийя были людьми совершенно независимыми и славились своим богатством. Все они говорили по-арабски, и многие умели читать и писать. У них были духовные школы – медресе, где преподавались все те предметы, которые принято обычно изучать на мусульманском Востоке, -- за исключением, разве что, математики и астрономии. Школы эти настолько славились в тех краях, что для учебы к шайкийя присылали юношей даже из соседних стран, и те бесплатно жили целыми годами в домах у местных жителей.

        Однако этот просвещенный народ презирал земледелие и вообще всякий физический труд, считая его уделом нубийцев, да еще “собачьего племени” турок и египтян. Дело благородных шайкийя – война и молодецкие набеги. Благодаря сильному войску, эти племена сумели подчинить себе все окружающие деревушки.

    В то время у шайкийя насчитывалось примерно 10 тысяч воинов, из них 2 тысячи всадников. Ратники сражались в кольчугах и почти не знали огнестрельного оружия, считая его подходящим лишь для трусов. В основном они воевали саблями да копьями, зажав при атаке в левой руке по три-четыре дротика и чрезвычайно ловко бросая их во врага. Эти прекрасные наездники были бы и вовсе непобедимыми, не уважай они так сильно крепкое вино из фиников...

       Любознательный Буркхардт добрался до территории шайкийя -- и едва унес оттуда ноги. Ясно было, что дальше идти вдоль Нила нельзя.

      Он вернулся в турецкую крепость Эсну, закончив таким образом свое первое путешествие по Нилу, во время которого за месяц покрыл 900 миль. Его здоровье было совершенно подорвано, и долгое время Буркхардт пролежал с глазной болезнью. Но и эти месяцы он провел с пользой – в относительной безопасности Эсны Буркхардт составил объемистое и очень подробное описание участка реки от Асуана до Донголы, протяженностью примерно 500 миль, о котором не то что в Европе – даже в Египте! -- знали тогда очень немногое. Писал он обо всем: о мусульманских мечетях, построенных на месте христианских церквей и храмов фараоновых времен, о языках и обычаях местных племен, о животном мире и караванных маршрутах... То было первое описание Нубии со времен Геродота.

        В мае 1813 года Буркхардт отсылает весь этот обильный материал в лондонскую Ассоциацию, сокрушается о том, что каравана в Феццан все еще, как назло, не предвидится, и предлагает пока что продолжить свой путь в Мекку. Он, конечно, понимает, что Аравия – это далеко не Нигер и не Центральная Африка, но просит, чтобы Ассоциация простила ему это небольшое отклонение от маршрута.  

       Лондон – далеко, и если у покровителей Буркхардта и были какие-то возражения, до путешественника они не дошли, и он предпочел расценить молчание Ассоциации как согласие. И в марте 1814 года, еще не полностью оправившись от болезни, Буркхардт снова отправился в путь.

      На сей раз, чтобы обойти земли воинственных шайкийя и заодно спрямить путь в вожделенную Аравию, путешественник избрал караванный маршрут через пустыню от Асуана до Бербера. К слову сказать, этот опаснейший 400-мильный путь через безводную пустыню со времен Брюса не отваживался повторить ни один европеец.

      Иностранцев в караваны вообще-то не брали, и Буркхардту пришлось сказать, что он бедный торговец, который ищет двоюродного брата, пропавшего в этих местах несколькими годами ранее. Погонщики-арабы, высоко ценившие родственные узы, сжалились над несчастным оборванцем и приняли его в караван, хотя и с превеликой неохотой. Особенное отвращение этот турок вызывал у женщин, с ужасом отворачивавшихся при виде его длинной бороды и омерзительно белой кожи. Но в мусульманских странах слово женщины, как известно, не имеет особого веса: ее принято выслушать и сделать наоборот...

        Караван, вышедший из Асуана 1 марта 1814 года, состоял примерно из сотни торговцев с семьями. То были по большей части мелкие купцы, везшие в Судан сахар, мыло, ткани и зеркала, надеясь обменять их на страусовые перья, слоновую кость, золото и рабов. Условия пути через палящую пустыню были тяжелейшими сами по себе, но они еще и усугублялись злобой и взаимной враждой между караванщиками, которые постоянно ссорились, обкрадывали друг друга и оставляли слабых умирать в пустыне.

        Каждый верблюд получил перед отправлением тройную меру кукурузных зерен – больше их в пути не кормили: предполагалось, что этого должно было хватить на всю дорогу, а не хватит – что ж, такова воля Аллаха! Такое фаталистическое отношение к себе выдерживали не все верблюды. Когда несчастное животное умирало от непосильного труда и истощения, его голову поворачивали к Мекке, и хозяин тут же продавал мясо. Костями верблюдов был усеян весь путь каравана.

        Выходили обычно на рассвете, на пронизывающем холоде, и шли до полудня, когда наступала нестерпимая жара. Тогда караванщики укладывались спать, причем каждый ложился на своей поклаже, чтобы ее не украли. По вечернему холодку снова двигались в путь. Это было чем-то похоже на плавание по морю: каждый предвкушал прибытие в Бербер, как моряк ждет вожделенного берега. Все говорили о той грандиозной пьянке, которую они закатят, когда прибудут на место. И вот, наконец, 23 марта один из арабов воскликнул: “Хвала Аллаху, мы снова слышим запах Нила!” Повеселевшие караванщики, которых к этому времени оставалось не более восьмидесяти, подхлестнули своих полуживых верблюдов и вступили в поселок Бербер.

        О местных жителях Буркхардт отзывается крайне нелестно : “Никогда еще мне не приходилось видеть такого дурного народа.”  Люди там, как пишет Буркхардт, лживые и лицемерные, и жизнь их -- сплошные пьянство и разврат. Для последнего малопочтенного занятия в городке имелось множество абиссинских девушек-рабынь, привлекательных и весьма свободного нрава. Прибытие каравана привело заскучавших девушек в неописуемый восторг, и не прошло и нескольких минут, как все одинокие торговцы были между ними распределены. И все время пребывания в городке караванщик проводил, как в раю: походная подруга  готовила ему пищу, смазывала тело жиром и участвовала в пьяных оргиях. А что еще нужно торгашу для полного счастья?
          Но вот богобоязненному Ибрагиму ибн Абдулле все это крайне не нравилось, и при первой возможности он покинул этот вертеп разврата. Примерно в сотне миль вверх по течению Нила находился другой торговый городок, более известный, чем Бербер – Шенди. Буркхардт решил прожить там с месяц и уже оттуда отправиться в Мекку.

       Шенди был самым крупным поселением в центральном Судане и насчитывал примерно шесть тысяч обитателей. Город занимал неширокую зеленую полосу, обрывавшуюся в нескольких сотнях метров от реки и резко, без всякого перехода, переходившую в бесплодную пустыню, черные скалы, песок и гравий.

         Но вовсе не климатом славился Шенди, а своим знаменитым рынком, на сотни голосов галдевшим каждую пятницу и субботу. “Торговля воистину составляла смысл жизни этого общества”. Здесь можно было купить все, что угодно загадочной восточной душе:  специи и сандаловое дерево из Индии, сабли и бритвы из Германии, бумагу из Венеции. Продавались там и знаменитые жеребцы из Донголы, и верблюды, чтобы везти товары через пустыню...

      Уму непостижимо, как все это вмещалось в три недлинных торговых рядка, что стояли в центре городка, на площади, наподобие наших мини-рынков. Лавки на этом типично африканском базаре были крошечными, по два метра в ширину и метр в глубину, с крышей из соломы. На ночь они не закрывались – это было просто невозможно, -- и каждый вечер торговец брал все свои товары  домой, а деньги (обычно серебряные монеты) зарывал в землю. Опасаясь лихих людей, даже богатые купцы притворялись нищими, жили в крошечных комнатенках, спали на земле и носили лишь набедренные повязки.

                  Шенди можно было без преувеличения назвать великим африканским  перекрестком . Он лежал в самом центре “острова Мероэ” – территории, заключенной между рекой Атбарой и Нилом. На пути в Шенди Буркхардт проходил через развалины древней столицы царства Мероэ и, хотя он шел в караване и не имел возможности остановиться, предположил – и совершенно правильно! -- что там будут сделаны важные археологические открытия.

        Нил в этой точке ближе всего подходил к южному берегу Красного моря, и караванные пути отсюда шли на запад Африки, до самого Тимбукту, а по реке можно было доплыть до Египта на севере и Эфиопии на юге. Кого здесь только не было! Паломники из Центральной Африки, отправляющиеся в Мекку и из Мекки, торговцы, черные рабы, пойманные на Верхнем Ниле... Именно в этих местах когда-то потерпел полный крах персидский царь Камбиз II.

         Историческая справка

        Камбиз был первым иноземным завоевателем этих земель. Отправив в царство мертвых собственного брата Смердиза (это не прозвище, а имя!), он отправился на завоевание Египта и Нубии. Египет-то свирепый царь завоевал, а вот с Нубией не заладилось: припасы кончились, и пришлось понемногу кушать собственную армию. Да и в родной Персии к тому времени появился узурпатор, нахально присвоивший гордое имя Смердиза. В общем, пора было возвращаться. Но на обратном пути Камбиза то ли убили, то ли он

сам покончил с собой – история темная.[iii]

        И случились все эти ужасы в VI веке до н.э.

     Несмотря на то, что Шенди так тесно соприкасался с внешним миром, образ жизни его обитателей не менялся веками и мало отличался от времен импортного людоеда Камбиза. Весьма значительное место в этой жизни занимала работорговля.

      Примерно пять тысяч рабов, большинству из которых не было и 15 лет, проходили через Шенди ежегодно. Они происходили изо всех нильских племен, но больше всего ценились эфиопы, особенно женщины, которых, по словам Буркхардта, “ставили выше других черных дам за красоту, сердечность, верность и привязанность к хозяину, однажды научившему их любви.”  Немногим меньше платили и за эфиопских мужчин – те считались лучшими домашними слугами и приказчиками в лавках. Мальчику, которого покупал мусульманин, делали обрезание и давали арабское имя. Часто эти рабы становились в конце концов еще большими религиозными фанатиками, чем прирожденные мусульмане.

        Основными покупателями были торговцы с берегов Красного моря, которые привозили рабов на побережье, в порт Суакин, где часть из них отправляли в Аравию. Остальных же по Нилу везли в Александрию, и там большинство грузили на корабли и переправляли дальше, в Турцию. Бывало, что на долгом пути к побережью рабов перепродавали по нескольку раз, и цена их с каждым разом все росла и росла.

            Рабов считали быдлом, рабочей скотиной. Обычно покупатель так и говорил продавцу: “Выгони-ка мне этого скота из загона”. И тем не менее, как замечает Буркхардт, “обращение торговцев с невольниками скорее доброе, а не наоборот.”  Иногда к рабу относились даже более заботливо, чем к наемному слуге – ведь он был ценным имуществом. С рабами обращались, как с детьми, они называли хозяина отцом, их редко били и совсем неплохо кормили. Верхом безнравственности считалось разлучить при продаже мать и ребенка или продать раба, который прожил у хозяина уже много лет. Конечно, в какой-то степени такое гуманное отношение объяснялось не состраданием, а опасением, что раб убежит, и в пустыне, где сбежать было невозможно, торговец становился куда менее “добрым”.

      По мнению Буркхардта, и в Египте, и в Аравии “в рабстве не было ничего ужасного, за исключением названия”, и наихудшую его сторону составляло то, что раб в таких условиях быстро становился ленивым, злобным и апатичным.

       Тут следует заметить, что рабство в Африке не было чем-то неизменным. В начале ХIХ века оно было плотно вплетено в повседневную жизнь Египта и Судана, и рабы обычно принимали свою участь столь же спокойно, как, скажем, современный рабочий или банковский клерк. По всем этим причинам Буркхардт считал, что на упразднение рабства в Африке нет ни малейшей надежды.

      В Шенди, как и в других поселениях на Ниле, был свой мек, или царек, и его родословная уходила корнями в ХVI век. В 1814 году, при Буркхардте, меком был некий Нимр, то есть Леопард. Ростом 6 футов, с гордыми и сдержанными манерами, он носил леопардовую шкуру (в Африке это знак королевского достоинства). За ним ходил слуга, державший над головой повелителя зонтик от солнца. Глиняный дворец мека, единственное двухэтажное здание в поселке, стоял на берегу Нила. Кроме этого дворца, у Нимра было еще три дома, в которых имелись свои гаремы, и он проводил в каждом из них по очереди по две недели. Мек был грамотен и любил читать Коран, но прославился своей жестокостью (впрочем, очень возможно, что Буркхардт пишет это под влиянием чувства обиды – мек положил глаз на красивое ружье путешественника, и той же ночью его кто-то умыкнул).

      Но вообще-то, судя по всему, Буркхардту понравилось в Шенди. Жил он там весело: каждый вечер кто-нибудь из его новых друзей устраивал попойку, а днем Иоганн ходил на базар, где познакомился со многими торговцами и покупателями и, беседуя с ними, постоянно узнавал что-то новое.

      Наконец, в мае 1814 года Буркхардт на последние деньги купил 16-летнего раба и верблюда и отправился с караваном в Суакин, порт на берегу Красного моря. Хотя Буркхардт был первым европейцем, увидевшим этот 8-тысячный городок, он не произвел на него особого впечатления. “Неверие, скупость, пьянство и разврат”, -- пишет он о царящих в нем нравах.

       В Суакине Буркхардт продал свою скотину и отправился в Аравию, где встретился с египетским правителем Мухаммедом Али, подробно рассказав ему о том, что видел в Судане, а значит, невольно ускорив неизбежное наступление трагических событий в истории этой страны. (О них мы расскажем в следующей главе).

     К этому времени Буркхардт составил себе довольно полную картину жизни в долине Нила, и его подробные заметки касаются всех сторон этой жизни. Какие же выводы сделал этот необычный путешественник? Прямо скажем, неутешительные для Судана.

     Большинство суданцев не были знакомы с огнестрельным оружием и даже попросту его боялись. Пока внешний мир не интересовался этой страной, такие царьки, как Нимр, еще могли удерживать власть, но достаточно появиться завоевателю с современными пушками и ружьями – и они падут, как перезрелый финик. Более всего удивительно, что настолько отсталый мирок, как Шенди, вообще мог так долго оставаться в своем застывшем состоянии. Как пишет Буркхардт, за глаза довольно трех сотен европейцев, чтобы завоевать огромное пространство по реке от Бербера до Голубого Нила. Судан был открыт любому завоевателю.

    Эта ситуация очень напоминает ту, что была в Египте перед вторжением Наполеона. Никто не интересовался Суданом, да и слышали о нем немногие, пока об этой стране не написал Буркхардт. И теперь прежним обычаям осталось существовать недолго.

        Ну, а что же сам Буркхардт? Как сложилась его судьба дальше? А никак: “все, что мог, он уже совершил...”  Примерно через год Иоганн написал в Ассоциацию из Каира, что побывал в Мекке, плохо себя чувствует и все еще ждет каравана на Феццан. (Могу себе представить, как скр-р-р-ежетали зубами в Лондоне!) Весной 1816 года пришло еще одно письмо, где Буркхардт сообщает, что серьезно заболел...

         Наконец, еще через полтора года, в октябре 1817-го, до Ассоциации дошло печальное известие: Буркхардт скончался от дизентерии в Египте и похоронен по мусульманскому обряду. Путешественник умер в 32 года, не дожив и до возраста Христа. (Впрочем, ему вряд ли понравилось бы такое сравнение). 800 томов своей коллекции восточных рукописей Буркхардт завещал Кембриджскому университету. Еще долгое время после его смерти в Ассоциацию приходили письма, написанные столь знакомым почерком...

       Как оценивать эту короткую жизнь? До Нигера путешественник так и не добрался – вроде бы как обманул Ассоциацию. Похоже, все-таки принял ислам – а значит, предал религию предков. Да и египетского властителя Мухаммеда Али заманил в Судан фактически он.

        Казалось бы, Буркхардт не делал ничего особенного: ходил себе, ходил... Но ведь с его именем мы связываем открытие библейской Петры, великого Абу-Симбела и первое этнографическое описание жизни современных ему нубийцев.

        Так что не будем судить его слишком строго. Этот талантливый романтик

исследовал Африку просто потому, что ему это нравилось. И благодаря этому

остался в Истории.

         Счастливчик!