Глава
17-я.
Пограничники.
– Поселок Метема.
– Первое
знакомство с Эфиопами. –
– «Ю-ю-калы». – День рожденья
Олега Сенова. -
Бюрократические
формальности в Шенди. – Быт местных жителей. –
Лучший кофе на дороге.
Подошли к
первым круглым эфиопским хижинам. Стены их из
веток, крыша на
бамбуковом каркасе крыта тростником. Окон нет –
света достаточно проникает сквозь щели,
через эти же щели выходит наружу дым от очага. По
утрам дома в эфиопской деревне похожи
на вулканы – все конусообразные крыши медленно
курятся тяжелым белым дымом. У входа в
одну из хижин стоит автомат Калашникова, значит
здесь – «погранзастава».
Англо-говорящие
пограничники не проявляют интереса к нашим
паспортам, но интересуются рюкзаками:
- Не везете ли вы что запрещенного?
- Нет, что вы! Только личные вещи.
- Откройте этот рюкзак. Так… ага, ладно.
Остальные можете не открывать.
- Поставьте нам пожалуйста, въездные
штампы Эфиопии.
- Нет. У нас здесь нет даже штампов.
Проедите по этой дороге 46 километров… кстати,
где
ваши машины?
- Машин нет. Мы путешествуем на
попутном транспорте…
- Ага, так через 46 километров будет
деревня Шенди. Там нужно найти специальный офис,
где вам поставят штампы.
- Спасибо за информацию. А если мы не
успеем сегодня добраться до Шенди, машин то,
наверное, немного…
- Это не беда. Поставите завтра, а может,
через несколько дней. У нас машины не каждый
день едут, да и чиновника может не быть на месте…
Вот так система! Въездной штамп ставят
не на границе, а в какой-то деревне. Несколько
дней можно жить в стране с неоткрытой визой! Чем
дальше на юг – тем больше удивляешься.
Поселок Метема оказался
больше по населению, чем его суданский сосед
Галабат. Посреди
грязной и кривой улицы стоял допотопный грузовик
«FIAT», судя по траве под колесами,
никуда не ездивший уже несколько недель. Из-под
грузовика в двери ближайшего дома
прошмыгнули несколько куриц – значит голод еще
не наступил! Дома высотой в полтора метра
были сделаны из кривых веток растущего в округе
колючего кустарника. Фасады, выходящие на
улицу, обмазаны глиной, остальные стены и крыши
полны щелей. Нет никаких следов
электричества или водопровода. Стекол на окнах
тоже нет, двери, в лучшем случае, из
раскатанной жестяной бочки.
В центре поселка несколько
домов-магазинов и трактиров. Один лавочник
говорил по-
английски и охотно обменял нам несколько
долларов по 7,2 эфиопских быра. На деньгах, так же
как и на магазинах, надписи были продублированы
на английском и амхарском языках.
Амхарская письменность очень похожа на
грузинскую.
Ассортимент продуктов в магазинах
развеял страхи о голоде: сахар по полдоллара,
булки –
килограмм на доллар, макароны, чечевица, горох,
фасоль, растительное масло. Из
промышленных товаров – батарейки к фонарикам,
мыло, железная миска, синтетическая
веревка, нож, топор. Все в весьма скромных
количествах – покупательский спрос невелик.
Жители Эфиопии
отличаются от суданцев цветом кожи, манерами и
одеждой. Нас сразу
обступила толпа эфиопов, все жители деревни, до
16-ти лет включительно, тянули к нам руку, в
надежде получить денежку. Остальные просто
глазели на нас, как на бесплатный аттракцион.
Толпа все росла, из хижин-трактиров
вышли тетушки в фартуках и стали, на всякий
случай,
раздувать угли под кастрюлями – иностранцы
могут быть голодными. Возле одного трактира с
брезентовой крышей мы узрели на углях высокий
алюминиевый кувшин, в котором,
обыкновенно, в арабских странах варят фасолевую
кашу «фуль». Мы ткнули пальцем в кувшин
и спросили «Фуль»? Хозяйка кивнула. Так же,
жестами, выяснили цену – два быра за тарелку
фуля и 0,25 быра за кружку чая. Позабыв о языковом
барьере, все вшестером уселись за столы,
чтобы отпраздновать проникновение в новую
страну и окончательное исчезновение «призрака
голода». Часть любопытных эфиопов тоже
попыталась сесть за наш стол, но те, кто ничего не
заказывал, были изгнаны на улицу. Пока мы кушали,
слух о нашем появлении все больше
будоражил деревню и на улице собралась толпа в
несколько сот человек. Интересно, будет ли от
них какая-нибудь практическая польза?
После еды решили двигаться на южный
выезд из деревни. Улица была одна, на ней нас и
поджидали. Я уже не знаю с какого такого учения,
но все эфиопские дети поголовно почему то
уверенны, что лучший способ выпросить у
иностранца денежку, это подбежать ему под ноги,
протянуть сложенную лодочкой ладошку и громко
крикнуть звук «Ю!». Если иностранец не
понимает, что от него хотят, то можно повторить
более громко и настойчиво «Ю-ю-ю-ю!» Все
твои уверения «ноу мани», равно как и на других
языках, не имеют абсолютно никакого
эффекта.
Когда мы взвалили рюкзаки и вышли из
кафе, то по ушам нам ударил вопль сотен
чернокожих подростков «Ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю!
Ю—Ю-Ю-Ю-Ю….-Ю-ю!!!»
Казалось, кричали все без исключения
люди а деревне. Мы начали движение, из хижин и
дворов выбегали все новые дети, даже еще скрытые
от нас кустами, они уже заранее кричали
свой «боевой вопль» и только расширяли глаза,
налетев на шестерых белых с огромными
рюкзаками. Следом выходили их мамаши, не
отрываясь от кормления грудных младенцев.
Казалось, что младенцы отрываю рты от
их груди только для того, чтобы присоединиться к
общему хору «ю!». Один из нас, чтобы
продемонстрировать нежелание одаривать всех
попрошаек деньгами, стал хватать ладошки руками
и «здороваться». Немедленно все дети
захотели подержаться за руку белого человека и у
каждого из нас оказалось по ребенку в
каждой руке, и по несколько бегущих сзади
ожидающих своей очереди. Антон пытался
фотографировать это зрелище, но дети висли на
руках и не давали поднять аппарат.
Показался выезд из деревни, через
дорогу был перетянут веревочный «шлагбаум». Из
крайнего дома вышел взрослый человек и грозно
крикнул на детей, взяв в руки палку. «Ю-
юкалы» с криками убежали обратно в деревню, а мы
поблагодарили спасителя на арабском и
английском языках. Выговорить «спасибо» на
амхарском получалось далеко не с первого раза, а
еще труднее запомнить «йамесЕ генЕллу!»
Отойдя от деревни на километр, мы сели
на рюкзаки, чтобы подождать транспорт и
обдумать положение. Вокруг простирались горные
склоны, заросшие колючим африканским
лесом. На дороге, шириной в одну машину, виднелись
следы недавнего дождя. В каждой низине
протекал горный ручей, форсируя который,
налепляешь на обувь почти килограмм красноватой
горной глины. Солнце припекало в зените, сильно
парило, роились мухи и бабочки, а значит,
ночью ожидались и комары.
Через час из деревни показался трактор с прицепом.
Жестами объяснив «сколько по пути»
мы попрыгали в прицеп, подстелив коврики поверх
мусора. Оказалось, мусор вывозят на
небольшую горную речушку, в пяти километрах от
деревни. У пересечения воды и дороги
стояло огромное дерево-баобаб – площадью кроны с
половину школьного спортзала. Под его
ветками мы и разожгли костер, ожидая более
дальней машины. Вечерело. Сверкали зарницы.
Поставили палатки. До десяти ночи
эфиопский лес оглашали звуки шестиструнной
гитары
ленинградского производства. Ночью было тепло и
влажно.
Праздновали день рождения Олега
Сенова – владельцу гитары, под этим баобабом
исполнилось 24 года.
Еще в предутреннем сумраке мимо наших
палаток проехал грузовик на юг и даже не
остановился. В 7-30 все уже собрались-умылись и
сидели на рюкзаках в ожидании следующего
транспорта. Еще один грузовик проехал в Метму, на
север. Только в начале двенадцатого
застопился грузовик до нужной нам деревни Шенди.
В кузове, среди десятков эфиопских
автостопщиков оказался один англо-говорящий,
который и перевел водителю нашу сущность.
В Шенди сей человек слез вместе с нами,
желая помочь нам найти «эмиграционный
офис».
- Извините, но мы не сможем заплатить
тебе за твои услуги.
- Ничего, я буду помогать вам
бескорыстно.
- Зачем тебе это нужно?
- Во всей этой деревне вы не найдете
другого англо-говорящего человека. Без меня вам
будет
очень тяжело объясняться. Я хочу помогать вам!
- Ладно. Если очень хочешь, – помогай.
Но не рассчитывай на денежную благодарность.
Нашли нужный офис – каменный дома за
решетчатой оградой. Пока хелпер пошел искать
дом нужного чиновника, некоторые из нас сходили
по магазинам и пообедали фулем и хлебом.
Вместе с начальником офиса пришел
«деловой человек», вызвавшийся обменять нам
доллары на быры в любом количестве. У меня
потайном кармане затерялась бумажка в 1000
суданских фунтов, но она не вызвала у менялы
никакого интереса – суданская купюра «альф
гинней» отправилась в московскую коллекцию
Кротова.
Важный чиновник открыл контору
специально ради нас и украсил наши визы
въездными
штампами. У Олега Сенова дата въезда в Эфиопию
совпала с очередным днем рождения. Все
поздравили Олега.
Двое богатых эфиопов принесли к офису
угощение. В тонкую круглую лепешку серого
цвета завернуты куски мяса. Я не смог съесть даже
маленького кусочка – настолько все
оказалось острым и перченым. И только Олег Сенов,
любитель острого, да Сергей Лекай,
сжегший все вкусовые рецепторы еще в Тибете,
смогли есть это мясо. Поблагодарив менялу,
хелпера, угощателей, и вышли за деревню.
Неожиданно перед нами открылась
величественная панорама с холма: горная
грунтовая
дорога спускалась в зеленую долину. Впереди
сверкали ручьи, между ними клубились зеленые
заросли, а по всем сторонам горизонта синели
заоблачные вершины. Дополняло картину
облачное небо, в разрывы которого на землю
опускались солнечные лучи. «Наверное, именно
так выглядит Африка на картинах художников» –
подумалось мне тогда. После знойных
пустынь северной Африки, было очень приятно
видеть впереди буйство зелени и воды,
предвкушая прохладные ливни и возможность
окончательно смыть с себя пыль Сахары.
Спустились вниз и разбили палаточный
лагерь у первой же речки. Машин во второй
половине дня так и не появилось.
Опять проспали в предутренней темноте
три попутные машины. Такое впечатление, что на
этой реке каждое утро у дороги кто-то ставит
палатки – водители даже не остановились,
аккуратно объехав нас спящих на самом краю
трассы.
Мы быстро выскочили и собрались и
застопили четвертую машину. Тут то и открылась
нам
сущность явления – с крыши слез наш вчерашний
хелпер.
- Доброе утро, друзья мои!
- Здорово! Едите на Гондар?
- Верно!
- Водитель не против нас взять?
- Я уже говорил со всеми водителями
сегодня утром. Все они поняли вашу сущность, но
без
денег возить не хотят. У нас принято платить за
подвоз.
- Что значит «не хотят»? Пассажиры едут
на крыше грузовика и не создают водителю
никаких дополнительных проблем. Почему не хотят?
- Эфиопия – бедная страна. А вы – белые,
из богатой страны. Пока не заплатите … быр за 100
километров пути – вас никто не возьмет.
- Ну и езжай со своими таксистами,
скатертью дорожка.
Мы решили отпустить и эту машину, в
надежде, что она избавит нас от назойливого
хелпера и в следующий раз, мы сможем
разговаривать с водителем сами.
Огромный, старый грузовик, фыркнул
мотором и увез нашего «друга» на юг, облепив нас
комочками грязи из-под колес.
Больше машин в этот день не было. Мы
завтракали на костре, купались, обедали, считали
машины из Гондара («Вот завтра они пойдут
обратно!») и только в полдень решили пройтись
до следующей деревни, чтобы пополнить там запасы
хлеба и поближе узнать жизнь горной
Эфиопии.
Дорога становилась все
хуже. Временами проходили через стада горбатых
серых коров,
которых подгонял пастух с автоматом Калашникова
на одном плече, и сумкой с китайским
фонариком на другом. Автомат здешние крестьяне
носят как дубину, за ствол рукой. Видимо,
за неимением патронов. Невооруженные эфиопы
таскают на плече деревянную мотыгу или
истертую лопату. В узких горных долинах они
возделывают небольшие участки кукурузы или
сахарного тростника.
Женщины шагают по обочине, сгорбившись
под тяжелой вязанкой длинных сырых
жердей. Когда ветви высохнут – будут дрова. Все
дрова в радиусе 5-10 километрах от деревни
уже сожгли, приходиться таскать издалека. В
попытках разрешить топливный кризис, в начале
века в эти места завезли из Австралии высокий
эвкалипт. Он растет очень быстро, но горит
только тогда, когда хорошо высохнет. В
окрестностях жилья созданы целые плантации
эвкалиптов. Их рубят в 20-30-ти летнем возрасте и
пускают на дрова. Сухие листья эвкалиптов
содержат много смол и вспыхивают в костре ярким,
шипящим пламенем, но не надолго. Самые
предприимчивые люди, делает «бизнес на угле»:
группа из трех-четырех босых людей в
лохмотьях уходит далеко в горы, где еще не
выбрали сухостойные деревья. Там они живут в
шалаше, питаясь вареной кукурузой, и пережигают
дрова в ямах, без доступа воздуха.
Получается древесный уголь, который у
нас продают в аптеках под названием
«активированный». Чтобы ветви быстрее сохли и
сгорали, с эвкалиптовых веток срезают кору.
Пока древесина пережигается, плетут из
полосок коры высокие мешки-корзины. Наполнив их
углем, выносят свою продукцию «на трассу» и
пытаются продать проезжающим 3-4 раза в день
машинам. Договариваются так: «Один мешок –
водителю. Остальные – довезти до деревни». В
деревне спрос на уголь велик, но не в медицинских
целях, а для приготовления еды в
харчевнях. Горсть древесного угля подкладывают
на специальную железную подставку, сверху
чайник или кастрюлю. Чтобы «поддать жару» нужно
быстро-быстро махать плетеной тарелкой
снизу очага – два литра воды вскипают через час в
сухую погоду. Кипятком заваривают чай или
местный кофе – зерна слабо обжаренные и вкус
специфический.
Национальное эфиопское блюдо –
лепешка «инжЕрра». Пшеничная мука очень дорогая,
и
большинству эфиопов не по карману. Инжерру пекут
из зерен какого-то местного растения,
похожего на алое, только с более темными и
мясистыми листьями. Мука получается
коричневого цвета, тесто замешивают на воде и
специях. На угли ставится специальная
глиняная тарелка – диаметром около полуметра.
Когда поверхность раскалиться – сверху льют
тесто тонкой струйкой, создавая по поверхности
тарелки слой в 3-4 миллиметра. Накрывают
большой крышкой и жарят до готовности, не
переворачивая. Потом, в остывшую инжерру
заворачивают мясо с зеленью, вареную картошку
или другие овощи. Я сначала думал, что
горький вкус инжерре придают приправы от мяса, но
когда попробовал кусочек прямо с
жаровни, убедился, что это само тесто такое
горько-кислое на вкус. А мясо перчат просто
потому, что больше никак его не сохранить.
Некоторые из нас, уже на вторую неделю
«полюбили инжерру» и с удовольствием угощались
этой распространенной эфиопской едой.
В тот день, 20-го сентября, перейдя по
мосту реку с глиняной водой, мы угощали себя кофе
в единственной на всю деревню «столовой»: возле
одной из типичных круглых хижин стоял
четырехугольный навес из веток. Вокруг
низенького стола – четыре плетеные табуретки.
Хозяйка сидит рядом на земле, голая
выше пояса, один ребенок с помощью лямки
закреплен за
спиной, другой – кормиться грудью. Пред ногами –
кухня: кувшин с водой из ближайшего
ручья; мятый чайник на нагревательной подставке
с тлеющим древесным углем; несколько
глиняных крынок с чаем, кофе и специями. Зерна
кофе обжариваются и толкутся тут же, в
высокой ступке. Процесс занимает четверть часа
на одну чашку. На всякий случай, сначала
спрашиваем о цене. Но в деревнях редко пытаются
тебя обдурить, хотя и понимают, что белый
человек – денежный. На пальцах подтверждаем цену
и заказываем нужное количество чашек.
Автор этих строк кофе не пьет вообще. В
то время, как все сидят за столиком, подсматриваю
за
изготовлением. После прошлого клиента чашка
ополаскивается в тазике с грязной водой, в
котором плавают соринки. Вот за спиной заплакал
ребенок, женщина черпает воды из этого
таза и вливает в ротик крошке, приговаривая типа:
«Попей, дитятко. Не надо плакать, пей» Ее
тело и руки, без сомнения много месяцев не знали
мыла и горячей воды. Дети постарше
толкутся вокруг, приговаривая «ю-ю». Многие с
вздувшимися животами, из одежды – в
лучшем случае трусы цвета дорожной пыли. Из рук в
руки переходит какой-то грязный
корешок, который заменяет им и «Сникерс» и «Обит
без сахара» – пожевал сам – дай пожевать
товарищу. Уронил? Ничего! Вытри об пузо и жуй
дальше! Дети постарше предлагают нам
купить жареную кукурузу или палочки сахарного
тростника. Другой продукции в этих
деревнях не производят.
Вы читаете книгу Г. Лапшина ©
"Автостопом через Африку. От реки Волги до реки
Оранжевой"